Спариться с бывшей
Шрифт:
С каждой растущей секундой я чувствую, что пол уходит у меня из-под ног, и надеюсь, что он просто поглотит меня, и я выберусь отсюда. Одновременно я вспотела, мне жарко, холодно и липко.
Я встречаюсь взглядом с Шоном и мысленно прошу его, умоляя глазами, не, не, НЕ говорить им. Я живу здесь. Мне нужна эта работа. Мне нужно, чтобы все оставалось так, как есть.
Он никогда не был особенно хорош в чтении моих посылов.
— Это… — он запинается, его голос звучит немного сдавленно, — Элиза.
Дианна в замешательстве
— Да, это Элиза.
— Она работает на пивоварне, — вставляет Эйден, совершенно не помогая.
— Партнер по бизнесу, — поправляю, почти машинально. — Я обслуживаю некоторые мероприятия.
— Она готовит эти ПОТРЯСАЮЩИЕ фаршированные грибные котлеты, — начинает говорить Эйден, потому что он съедает их целыми подносами, когда Логан прерывает его, положив руку ему на плечо.
Шон резко вздыхает, его плечи немного расслабляются. Что, по его мнению, я здесь делаю?
Немного задевает то, что, по-видимому, его мать даже не помнит моего имени с тех пор, как он пытался представить меня семье много лет назад. С другой стороны, зачем ей это?
Но разве Дианна не помнит меня? Она помнит все, что говорит мне.
После того, сколько боли причинили мне эти люди, часы терапии, которые я провела, рыдая над тем фактом, что каким-то образом, не встретив меня, они решили, что я недостаточно хороша для них.
Это заставило меня разобраться в себе, понять, что же во мне было такого неправильного, и я не могла просто так внезапно соотнести все это с совершенно нормальными, милыми и отзывчивыми людьми, для которых я готовила и с которыми работала годами.
На меня накатывает какая-то оцепенелая апатия. Я так сильно хочу покончить с этим моментом, что решаю, на самом деле, да, просто уйти.
— Я оставила дома включенную духовку, — говорю, не обращаясь ни к кому конкретно, и меня не волнует, что это явная ложь. Как будто я вернусь после того, как все они, кто мы друг для друга.
Делаю несколько шагов к выходу из кухни, проходя мимо них, стараясь как можно меньше смотреть каждому в глаза.
Как только скрываюсь из виду, я перехожу на бег трусцой, тревожная неловкость просачивается в каждое мое движение, особенно когда я слышу громкие голоса из столовой.
Я толкаю входную дверь и иду по длинной подъездной дорожке, мимо своей машины, и оказываюсь на улице. Не могу остановиться. Размахиваю руками, как будто это может сжечь те мерзкие ощущения, которые я испытываю. И издаю несколько по-настоящему странных звуков, пытаясь выпустить этот ужас из своей груди — что-то среднее между истерическим смехом и сдавленным ужасом.
Думаю, что вместо этого я готова смириться с преследованием волка, честно. Теперь, когда я думаю о том сне, он уже не кажется таким ужасным, по сравнению с этим.
Раздается звук хлопающей двери, и когда я оглядываюсь, он снова здесь, снова преследует меня. Как будто того, что я увидела его в первый раз сегодня, было недостаточно.
— Элиза! Элиза, подожди, — кричит мне вслед Шон, и все мое тело напрягается.
Замираю, не ради него, но звук его
Я оборачиваюсь и смотрю на Шона. Действительно смотрю на него.
Время сильно изменило мои воспоминания о нем, сделав его ниже ростом, худощавее и просто… меньше. Потому что я не смогла бы выйти замуж за такого мужчину, это просто казалось нереальным. Но он высокий, с темными кудрями до подбородка, в этих круглых черепаховых очках он выглядит совсем не так придурковато, как я помню.
Возможно, моя память не была ко мне несправедлива, напоминая, каким глупо великолепным был парень, который со мной развелся, но прямо сейчас это бросается в глаза, заставляя чувствовать себя абсолютной дрянью. Даже его волосы все так же шикарно ниспадают прямо на лицо.
В то же время он кажется незнакомцем. Может быть, это из-за того, как он повзрослел или как держится. В нем достаточно того, что отличается от него прежнего.
Я понимаю, что мои зубы прокусили внутреннюю сторону щеки после того, как я слишком долго смотрела на него.
Не знаю, какие слова помогут мне разжать челюсть. Что я вообще должна ему сейчас сказать? Не хочу копаться во всей этой боли.
Было бы слишком легко следовать старым привычкам и накричать на него:
— Знаешь, может быть, все это следствие того, что ты так и не представил меня своей семье. Что твоя мама однажды встретила меня и наняла обслуживать свадьбу. Ты действительно должен был предвидеть это, Шон.
— Элиза, притормози, просто подожди, мы можем, мы можем…
Он путается в наполовину произнесенных словах, которые звучат так, будто он собирался сказать — «поговорить» или «начать все сначала», и меня не устраивает ни один из этих вариантов.
Меня охватывает это ужасное дежавю. Запутанный, мрачный беспорядок, которым был наш конец. Разговоры, которые были непродуктивными и ни к чему не привели. Решения перебирались до тех пор, пока не стали такими же плохими, как и наши первоначальные проблемы. Все то, что я сдерживала, потому что не могла заставить себя требовать лучшего у него.
Не могу здесь находиться. Мне нужно убираться отсюда.
— Нет. Заткнись, — говорю я, потому что в моем мозгу нет ничего добрее.
Он действительно замолкает, удивленно моргая.
Делаю глубокий вдох, а затем выдыхаю. Некоторое время смотрю на него. Я вроде как надеялась, что на выдохе появится что-то еще, а когда этого не произошло, мне пришлось попробовать снова.
— Я ухожу. Не звони мне, — говорю ему, хотя почти уверена, что у него больше нет моего номера. Или что я заблокировала его много лет назад. Наверное, мне следовало просто сказать, что мне нужно пространство, чтобы дышать и думать, но у меня нет на это сил.