Спартак(Роман)
Шрифт:
В нескольких ярдах перед распятием, на соломенном стуле в теньке, создаваемом тентом, сидел жирный, любезный человек, упитанность которого контрастировала с его бедностью. Это различие проявилось в каждом из его нескольких подбородков и изрядном брюшке, что было признаком достоинства а не лени, а его бедность, была ясно видна по засаленной и грязной одежде, по пальцам рук с грязными ногтями и щетине бороды. Его дружелюбие было легко носимой маской профессионального политикана; и можно было с первого взгляда заметить, что годами он подметал и Форум и Сенат и попечительскую палату. Теперь он был здесь, последний шаг, прежде чем он станет нищим, имеющим только циновку в какой — нибудь Римской ночлежке; но пока в его голосе грохотали шарлатанские нотки ярмарочного зазывалы. Как он ясно дал понять путешественникам, таковы превратности военной фортуны.
— Вы простите меня за то, что я не встаю, мой нежный господин, и мои нежные дамы, но сердце, сердце. — И он положил руку на свое изрядное брюшко где — то в общей области. — Я вижу, что вы ранние пташки, и должны были раненько выехать, видно настало время путешествовать. Капуя?
— Капуя, — сказал Гай.
— Капуя действительно прекрасный город, очень красивый город, справедливый город, настоящая жемчужина среди городов. Желаете посетить родственников, без сомнения?
— Без сомнения, — ответил Гай. Девушки улыбались. Он был любезным; он был великий комедиант. Его достоинство улетучилось. Лучше быть комедиантом для этих молодых людей. Гай понял, что деньги где-то играют свою роль в этом его обращении, но он не возражал. Во-первых он никогда не знал отказа в деньгах, достаточных для всех его потребностей или капризов, а во-вторых, он желал произвести впечатление на девушек, с его суетными мыслишками и как устроить это лучше, чем не через этого жирного клоуна?
— Вы видите меня проводник, рассказчик историй, маленький поставщик небольшой информации о наказании и правосудии. Действительно, можно ли высказать суждение? Останавливаются разные люди, но лучше принять денарий и стыд, ему сопутствующий, чем просить.
Девушки не могли отвести свои глаза от мертвого человека, который висел на кресте. Он был сейчас прямо над ними, и они бросали взгляды на его голое, почерневшее от солнца, расклеванное птицами тело. Вороны кружили вокруг него. Мухи ползали по его коже. Висящее тело его выгнулось вдоль креста, он, казалось, всегда будет падать, всегда в движении, в гротескном движении мертвых. Голова его провисла вперед, и длинные, рыжеватые волосы прикрывали тот ужас, что возможно, представляло его лицо.
Гай дал толстяку монету; причитающееся выражение благодарности. Носильщики молча сидели на корточках, даже не глядя на распятие, глаза опущены в землю; они были ходоками, и хорошо обученными.
— Это всего лишь знак, так сказать, — промолвил толстяк. — Госпожа моя, не рассматривайте его как человека или страшилище. Рим дает и Рим отбирает, и наказание более или менее соответствует преступлению. Этот один стоит особняком, и привлекает ваше внимание к тому, что последует. Отсюда и до Капуи, знаете, сколько их?
Они знали, но они ждали чтобы он произнес цифру вслух. Он знал все точно, этот жирный, общительный человек, познакомивший их с тем, что было невыразимо. Он был доказательством того, что это не было невыразимо, но обычно и естественно. Он даст им точную цифру. Это не может быть правдой, но это будет точно.
— Шесть тысяч четыреста семьдесят два, — сказал он.
Некоторые из носильщиков зашевелились. Они не отдыхали, они были выносливыми. Если бы кто — то занимался подсчетом, они бы заметили это. Но никто не считал их.
— Шесть тысяч четыреста семьдесят два, — повторил толстяк. Гай сделал правильное замечание. — Это много древесины, — сказал Гай. Елена знала, что это мошенничество, но толстяк одобрительно кивнул. Теперь они были информированы. Толстяк извлек трость из складок своего платья и указал на распятие.
— Это всего лишь знак. Знак знаков, так сказать.
Клавдия нервно хихикнула.
— Тем не менее интересно и важно. Задумайтесь. Римские резоны и Рим поступает резонно. Он увлекался максимами.
— Это что, Спартак? — задала Клавдия глупый вопрос, но толстяк проявил с ней терпение. То, как он облизал губы доказывало, что его отеческое отношение не смешивалось с другими, вызываемыми ею эмоциями, и Гай подумал:
— Развратный старый зверь.
— Едва ли Спартак, моя дорогая.
— Его тело не было найдено, — нетерпеливо сказал Гай.
— Изрублено на куски, — напыщенно сказал толстяк. — Изрублено на куски, мое дорогое дитя. Разумом не постигнуть таких страшных
Клавдия вздрогнула, но так сладостно, и Гай увидел в ее глазах блеск, которого он никогда раньше не замечал. Остерегайся поверхностных суждений, — однажды сказал ему отец, имея в виду более весомые вопросы, чем оценку женщин. Клавдия никогда не смотрела на него так, как она смотрела на толстяка теперь, и он продолжил:
— …простая истина о нем. А теперь они говорят, что Спартака никогда не существовало. Ха! Я существую? Вы существуете? Существуют ли какие — то там шесть тысяч четыреста семьдесят два распятых трупа, что висят отсюда и до Капуи вдоль Аппиевой дороги? Есть или нет? Есть на самом деле. И позвольте мне задать вам еще один вопрос, мои молодые люди — почему так много? Знак наказания есть знак наказания. Но почему шесть тысяч четыреста семьдесят два?
— Собаки это заслужили, — тихо ответила Елена.
— Неужели они? — Толстяк софистически приподнял бровь. Он был гражданином мира, он ясно дал им это понять, и хотя они были выше его по положению, они были много моложе, достаточно для того, чтобы быть впечатленными. — Возможно, они совершили нечто, но зачем мяснику так много мяса, если человек не может съесть его? Я вам скажу. Сохраняет высокие цены. Стабилизирует вещи. И более всего, решает некоторые очень тонкие вопросы собственности. Вот вам и ответ в двух словах. Теперь об этом здесь — жестикулируя своей тростью, — Посмотрите на него хорошенько. Фаертрикс, Галл, самое главное, самое важное. Близкий человек к Спартаку, да, на самом деле, и я наблюдал, как он умирает. Сидя здесь, я наблюдал, как он умирает. Прошло четыре дня. Сильный, как бык. О боги, вы никогда не поверили бы в такую силу. Никогда не верьте, вообще. У меня здесь есть стул от Секста, Третьего Стража. Вы с ним знакомы? Господин, очень важный господин, и весьма расположен ко мне. Вы будете удивлены, как много людей вышли смотреть, и это было что — то на что стоит смотреть. Не то, чтобы я мог получить от них надлежащую плату, но люди дают, если вы даете им что — то взамен. Справедливая мера за справедливую меру. Я взял на себя труд информировать, так сказать от себя. Вы были бы удивлены, какое глубокое невежество встречается здесь и там, в том, что касается Спартаковых войн. Теперь смотрите сюда, эта юная госпожа, спросила меня, не Спартак ли он? Естественный вопрос, но было бы чрезвычайно неестественно, если бы это было так. Вы нежные господа живете защищенной жизнью, очень защищенной, в противном случае юная госпожа бы знала, что Спартак был изрублен так, чтобы даже волос его не было найдено. Совсем иначе с этим — он был схвачен. Изрезан немного, действительно, вот здесь можно увидеть…
Своей тростью он провел по длинному шраму на боку висевшего над ним тела.
— Количество шрамов и — самое интересное. Сбоку или спереди. Не на спине. Вы не желаете, подчеркивать такие детали говоря о сброде, но я могу сообщить вам это, как факт.
Носильщики сейчас наблюдали за ним и слушали, их глаза — поблескивли из под длинных, спутанных волос.
— Это были лучшие солдаты, которые когда — либо шли по земле Италии. Медведи думаете вы, что — то в этом роде. Вернемся к нашему другу здесь. Возьмите те четыре дня ожидания его смерти, и это продлилось бы много дольше, если бы ему не открыли вену и кровь его утекала понемногу. Вы можете этого не знать, но так следует делать, когда вы кладете их на крест. Либо вы заставите их истечь кровью, или они непомерно раздуются. И если вы обескровите их должным образом, то они высыхают правильно и могут провисеть там за свое преступление, может быть, месяц, прежде чем появится запашок. Это как сушить кусок мяса, и вам требуется много солнечного света, чтобы получилось. Итак, этот был свирепым, в полном порядке, дерзкий, горделивый — но гордыню он потерял. Первый день, он висел там и ругал каждого достойного гражданина, из тех, которые пришли посмотреть. Страшное сквернословие; Вам не захотелось бы оказаться окруженным дамами, услышь вы такой язык. Это противоестественно, и раб есть раб, но я не испытываю к нему никакой неприязни. Я был здесь, и он был там, а теперь я бы сказал ему, твое несчастье это моя удача, и в то время как твой способ умереть возможно не самый комфортный, мой способ выживать отнюдь не самый удобный. И я буду зарабатывать очень мало, если не буду поддерживать с вами такого рода разговоров. Не похоже, чтобы он раскаялся, так или иначе, но к вечеру второго дня, он умолк. Замолчал, закрыл рот плотно, как капкан. Вы знаете, что было последнее, им сказанное?