Спартак
Шрифт:
– Хотя он и дезертир, а все же получил в дар свободу!.. Случаются же такие невиданные вещи! Эх!.. Нужно сказать, что Сулла был в эту минуту в своем лучшем настроении, раз он решился на такую щедрость.
– Уж то-то злился ланиста Акциан!
– заметил старый гладиатор.
– Еще бы! Уходя, он вопил, что его ограбили, разорили, зарезали...
– Его товар был и без того оплачен Суллой очень щедро.
– А ведь в юности, - сказал атлет, - Сулла был довольно беден, и я знал гражданина, в доме которого он, больной, несколько лет жил на полном иждивении, платя три тысячи сестерций ежегодно. Потом в войне против Митридата и при осаде
– Я бы хотел иметь ничтожную частицу того, что досталось ему во время проскрипций.
– Однако, - сказал Эмилий, который в этот вечер, казалось, был настроен философствовать, - этот человек, сделавшийся из бедняка богачом, из ничего триумфатором и диктатором Рима, человек, золотая статуя которого стоит перед Рострами с надписью "Корнелий Сулла Счастливый - император", - этот всемогущий человек поражен недугом, от которого его не могут избавить ни золото, ни лекарства!
– И поделом ему!
– вскричал хромой легионер, который, как бывший участник африканских войн, был почитателем памяти Кая Мария.
– По заслугам ему эта болезнь, этому дикому зверю, этому чудовищу в образе человеческом! Так отмщена кровь шести тысяч самнитов, которые сдались ему под условием, что им будет сохранена жизнь, и которых он приказал перебить в цирке стрелами; и в то время как при раздирающих душу криках этих несчастных все сенаторы, собравшиеся в курии Гостилия, в страхе вскочили с мест, он с жестоким спокойствием сказал: "Не тревожьтесь, отцы сенаторы, это несколько злоумышленников наказаны по моему приказанию; продолжайте ваше заседание".
– А резня в Пренесте, где он приказал убить в одну ночь двенадцать тысяч несчастных обитателей этого города, без различия пола и возраста, за исключением того гражданина, у которого он гостил?
– Эй, ребята!
– закричала Лутация со своей скамейки, - мне кажется, что вы говорите дурно о диктаторе Сулле Счастливом. Так я вам советую держать язык за зубами, - я не желаю, чтобы в моей таверне оскорбляли имя величайшего гражданина Рима.
– Вот тебе на! Эта проклятая кривоглазая принадлежит к партии" Суллы! воскликнул старый гладиатор.
– Эй ты, Меций, - вскричал тотчас же на это могильщик Лувений, - говори с уважением о нашей дорогой Лутации!
Вдруг с улицы послышался ужасный хор женских голосов. Все взгляды устремились к входной двери кабачка. В нее входили, горланя и танцуя, пять девиц в коротких до неприличия платьях, с нарумяненными лицами и голыми плечами. Они непристойными словами отвечали на громкие крики, которыми их встретили.
Лутация и ее рабыня приготовляли в другой комнате ужин, судя по всему обильный.
– Кого это ты ожидаешь сегодня вечером в свой кабак, чтобы угостить этими кошками, изжаренными вместо зайцев?
– спросил нищий Веллений.
– Может быть, ты ожидаешь на ужин Марка Красса?
– Нет, она ожидает Помпея Великого. В это время в дверях появился человек колоссального роста, сильного телосложения, еще красивый, несмотря на седину в волосах.
– Требоний...
– Здравствуй, Требоний...
– Добро пожаловать, Требоний!
– воскликнуло одновременно много
Требоний был ланистой. Он закрыл несколько лет тому назад свою школу и жил теперь на сбережения от этой прибыльной профессии. Однако привычка и симпатии неизменно влекли его в среду гладиаторов, и поэтому он был постоянным посетителем всех дешевых ресторанов и кабачков Эсквилина и Субурры, где эти несчастные обычно собирались.
Кроме того, втихомолку рассказывали, что он был одним из тех, к чьей помощи прибегали во время гражданских смут патриции, дававшие ему поручение навербовать большое число гладиаторов. Говорили, что в его распоряжении находились целые полчища гладиаторов, и в назначенное время он являлся с ними на Форум или в комиции, когда там обсуждалось какое-нибудь важное дело, в котором требовалось напугать судей, вызвать смятение и иногда даже устроить схватку. Утверждали, что Требоний извлекал большую выгоду из своего знакомства с гладиаторами.
Как бы то ни было, верно то, что Требоний был их другом, покровителем, и потому-то, в этот день он, по окончании зрелищ в цирке, поспешил к выходу, где дождался Спартака, обнял его, расцеловал и, поздравив, пригласил на ужин в таверну Венеры Либитины.
Требоний вошел в таверну Лутации в сопровождении Спартака и группы гладиаторов.
Шумны были приветствия, которыми обменивались посетители, уже находившиеся в таверне, с только что прибывшими. Присутствовавшие на зрелищах в цирке были счастливы и горды, что могли показать счастливого и мужественного Спартака героя дня, тем, которые его еще не знали.
– Сюда, сюда, красавец гладиатор, - сказала Лутация, идя впереди Спартака и Требония в другую комнату, - здесь для вас приготовлен ужин. Идите, идите, прибавила она, - твоя Лутация, Требоний, подумала о тебе и надеется, что отличилась этим жарким из зайца, равного которому не подавали даже у Марка Красса.
– Сейчас мы оценим, что ты приготовила, плутовка, - ответил Требоний, потрепав по спине хозяйку, - а пока принеси-ка нам кувшин велитернского! Старое ли оно?
Веселые шутки и оживленная беседа вскоре наполнили комнату громким шумом. Один только Спартак, которым все восхищались, которого превозносили и ласкали, - может быть, от стольких волнений, пережитых в этот день, - не был весел, неохотно ел и не шутил. Облако грусти и меланхолии как будто нависло над его лбом, и ни любезности, ни остроты, ни смех не развлекали его.
– Клянусь Геркулесом!., я тебя не понимаю, - сказал, наконец, Требоний, который увидел, что бокал Спартака еще полон.
– Что с тобою?.. Ты не пьешь...
– Почему ты грустен?
– спросил в свою очередь один из приглашенных.
– Клянусь Юноной, матерью богов!
– воскликнул другой гладиатор, в котором по выговору можно было угадать самнита, - можно подумать, что мы сидим не за дружеской пирушкой, а на погребальных поминках и что ты не свободу свою празднуешь, а оплакиваешь кончину матери.
– Моя мать!
– произнес с глубоким вздохом Спартак, потрясенный этими словами. И так как, вспомнив о матери, он стал еще грустнее, то бывший ланиста Требоний поднялся и, взяв бокал, закричал:
– Предлагаю тост за свободу!
– Да здравствует свобода!
– закричали с сверкающими глазами несчастные гладиаторы, вскочив и подняв свои бокалы.
– Счастлив ты, Спартак, что мог добиться ее при жизни, - сказал тоном, полным горечи, молодой гладиатор с светлыми белокурыми волосами, - мы же получим ее только со смертью.