Спартак
Шрифт:
Когда Сильвий Кордений закончил свою отрывистую и бессвязную речь. Крикс, внимательно наблюдавший за ним, некоторое время молчал, а затем сказал медленно и очень спокойно:
– А ведь ты негодяй, каких мало!
– Не считай меня больше того, чего я стою, благородный Крикс, и...
– Нет, нет, ты стоишь больше, чем может показаться на первый взгляд. Несмотря на твой бараний вид, ум у тебя тонкий и хитер ты на славу.
– Но ведь я не сделал вам ничего дурного.., я исполнял приказания моего патрона.., мне кажется, что, принимая во внимание
– Не торопись, добрый Сильвий, мы об этом еще поговорим, - иронически возразил Крикс.
Подозвав к себе нескольких гладиаторов, он им сказал:
– Выйдем на минуту.
Он вышел первый, крикнув тем, кто оставался.
– Стерегите его!.. И не делайте ему ничего дурного. Гладиаторы вышли из харчевни.
– Как поступить с этим негодяем?
– спросил Крикс у своих товарищей, когда в переулке все остановились и окружили его.
– Что за вопрос?
– ответил Брезовир.
– Убить его, как бешеную собаку, Дать ему уйти, - сказал другой, - было бы все равно, что самим донести на себя.
– Сохранить ему жизнь и держать его пленником где-нибудь было бы опасно, заметил третий.
– И затем, где мы могли бы его спрятать?
– спросил четвертый.
– Итак, смерть?
– спросил Крикс, обводя всех глазами.
– Теперь ночь...
– Улица пустынная...
– Мы его отведем на самый верх холма на другой конец этой-улицы...
– Mors sua, vita nostra <Смерть его - наша жизнь.> - заключил в виде сентенции Брезовир, произнося с варварским акцентом эти четыре латинских слова.
– Да, это необходимо, - сказал Крикс, сделав шаг к дверям кабака; но тут же остановился и спросил:
– Кто же убьет его?
Никто не дал ответа, и только" после минуты молчания один сказал:
– Убить безоружного и без сопротивления...
– Если бы у него был меч...
– сказал другой - Если бы он мог или хотел защищаться, я бы взял на себя это поручение, - прибавил Брезовир.
– Но зарезать безоружного...
– заметил самнит Торкват.
– Храбрые и благородные вы люди, - сказал с волнением Крике, - и достойные свободы! Однако, необходимо, чтобы для блага всех кто-нибудь победил свое отвращение и выполнил над этим человеком приговор" который изрекает моими устами суд Союза угнетенных.
Все наклонили головы в знак повиновения.
– С другой стороны, - продолжал Крикс, - разве он пришел сразиться с нами равным оружием и в открытом бою? Разве он не шпион?
Если бы мы его не накрыли в его тайнике, не, донес ли бы он на нас через два часа, И не были бы все мы брошены завтра в Мамертинскую тюрьму, чтобы через два дня быть распятыми на кресте на Сессорском поле?
– Правда, правда!
– подтвердило несколько голосов.
– Итак, именем суда Союза угнетенных я приказываю Брезовиру и Торквату убить этого человека.
Оба гладиатора
Сильвий Кордений Веррес, ожидая решения своей судьбы, не переставал дрожать от страха. Минуты ему казались веками. Он устремил взор, полный ужаса на Крикса и его товарищей и побледнел.
– он не прочел на их лицах ничего хорошего.
– Ну, что же...
– произнес он со слезами, - вы меня пощадите?.. Оставите мне жизнь?.. Я.., на коленях, жизнью ваших отцов, ваших матерей, ваших близких.., смиренно вас заклинаю...
– Разве есть у нас теперь отцы и матери?..
– мрачно ответил Брезовир, лицо которого потемнело и приобрело страшное выражение.
– Разве оставили нам что-нибудь дорогое?
– прибавил другой гладиатор, глаза которого засверкали гневом и местью - Вставай, трус!
– закричал Торкват.
– Молчать!
– воскликнул Крикс, и, обращаясь к отпущеннику Кая Верреса, прибавил:
– Ты пойдешь с нами. В конце этой маленькой улицы мы посовещаемся и решим твою судьбу.
Сделав товарищам знак вывести Сильвия Кордения, которому он оставил последний луч надежды, чтобы тот не поднял на ноги всю улицу воплями, Крикс вышел в сопровождении гладиаторов, потащивших отпущенника, более похожего на мертвеца, чем на живого человека. Он не сопротивлялся и не произносил ни слова.
Один гладиатор остался, чтобы расплатиться с Лутацией. Она среди этих вышедших двадцати гладиаторов и не заметила своего торговца зерном. Между тем остальные, повернув направо от харчевни, стали подыматься по грязной и извилистой уличке, которая оканчивалась у городской стены. Дальше начиналось открытое поле.
Придя сюда, они остановились. Сильвий Кордений, опустившись на колени, начал плакать, взывая к милосердию гладиаторов:
– Хочешь, ты, подлый трус, сразиться равным оружием с одним из нас? спросил Брезовир упавшего духом отпущенника.
– О, пожалейте.., пожалейте.., ради моих сыновей прошу вас о милосердии...
– У нас нет сыновей!
– закричал один из гладиаторов.
– Мы осуждены не иметь их никогда!..
– прорычал другой.
– Неужели ты, - сказал в негодовании Брезовир, - умеешь только прятаться и шпионить?.. Честно сражаться ты не умеешь?..
– О, спасите меня!.. Жизнь.., я вас умоляю о жизни!..
– Так иди же в ад, трус!
– вскричал Брезовир, вонзив свой короткий меч в грудь отпущенника.
– И пусть погибнут с тобой вместе все подлые бесчестные рабы, - прибавил самнит Торкват, дважды ударяя упавшего.
Гладиаторы, сомкнувшись вокруг умирающего, стояли неподвижно, с мрачными и задумчивыми лицами и молча следили за последними судорогами отпущенника.
Брезовир и Торкват несколько раз воткнули свои мечи в землю, чтобы стереть с них кровь, раньше, чем она свернется, и затем вложили их обратно в ножны.
А потом все двадцать гладиаторов, серьезные и молчаливые, вышли через пустынный переулок на более оживленные улицы Рима.