Спасатель
Шрифт:
– Зря на дело сходили, - разочарованно выдал Никанорыч резюме, когда я сказал, что тратить пока эти банкноты нам негде.
– Сейчас не пригодились, потом пригодятся, - пожал я плечами и рассказал анекдот про эстонца и дохлую ворону.
И само собой прикрыл глаза на то, что боцман присвоил себе браунинг курьера. Он в нас стрелять не будет. Или я совсем ничего не понимаю в людях.
Тарабрин обрадовался моему приезду в Тамань.
– Хотел уже сам за тобой посылать, - распахнул он мне объятия. – Осенью ты пропустил торговлю
Ехали на моём ««патрике»» впятером: я, Тарабрин и три его помогальника. Товар в кузове в небольших тючках. Совсем небольших.
Я пытался втянуть Тарабрина в разговор о краснофлотцах, но проводник только отмахнулся от меня.
– Все дела, Митрий, потом. Сейчас наслаждайся весной и природой.
Выехали на речку Лабу, повыше ее впадения в Кубань. Примерно в том месте, где потом будет станица Усть-Лабинская. И еще немного в предгорья.
Нашли широкий галечный пляж, который по весне и осени, скорее всего, заливается мутным потоком с гор. А тут как раз на речке перекат мелкий с бродом на соседний берег образовался.
На том берегу всё утопает в густой ««зелёнке»». Даже если кто наблюдает за нами из этих зарослей – нам не видно.
Нарвали больших лопухов. Разложили их в два ряда на галечном пляже. На первый ряд положили предложенный товар, а второй ряд оставили пустым, но строго один лопух под другим на расстоянии десять сантиметров. И придавили лопушки окатанной речкой галькой, чтоб ветром их не сдуло.
Один лопух с дешёвым узбекским ножиком-пичаком с голубой пластмассовой ручкой на нём остался без парного лопуха. Остальные ножики были кухонного вида из плохого листового железа с бочкообразными деревянными рукоятками.
– Это подарок ихнему вождю, - пояснил мне Тарабрин, подкидывая пичак в кожаных ножнах с бахромой. – Он тоже мне какой-то подарок оставит. Дипломатия каменного века, туды ее в качель.
И смеётся задорно.
– А что только ножики и ничего больше? – спрашиваю про ассортимент торговли.
– Спроса нет. Точнее спрос есть, но за ножи они платят больше всего тем, что нам нужно, - поясняет Иван Степанович.
– А топоры или, там, наконечник копья, - уточняю я.
– Надо больно мне их серьёзно вооружать. Ещё возомнят о себе, что они крутые Конаны-варвары. К тому же ножики из плохого железа быстро сгниют, а вот массивный топор в пещере может и сохраниться. Зачем мне археологов тешить.
За разговором мы отошли с пляжа на возвышенность в заросли лещины, где тарабринские помогальник развели бездымный костёр и стали варить кофе по-варшавски. Одуряющий вкусный запах поплыл по округе. Кофе со сгущёнкой. А там еще и шашлык в маринаде зрел всю дорогу.
– Развлекайся, Митрий, пикником на природе, - приглашает меня Тарабрин, встав на разлив готового напитка. – Теперь уже точно придут на запах. А нам к шашлыку есть ещё пара литров хорошего кахетинского из дореволюции. Не то, что в вашем времени… Как его? О, вспомнил – ««Минассали»».
–
– Может неандертальцы, а может еще кто, - пожимает плечами Степаныч. – Сам увидишь. Ночной бинокль же захватил. Они раньше сумерек не появятся. Днем нам на глаза не лезут. Только наблюдают.
Даже в навороченный ночной бинокль 21 века удалось увидеть лишь смазанные тени покупателей. Только часового у реки удалось разглядеть подробней – его освещала растущая луна. Рост так с ходу не определишь, но широта плеч поражала. Голые руки могли бы принадлежать чемпиону Европы по армрестлингу. Никакой шерсти на руках и голых ногах. Большая косматая борода и копна рыжих волос, перехваченная на лбу кожаным ремешком. Одежда представляла собой накидку из шкуры оленя похожей на пончо, перехваченной в талии узким ремнём, завязанным узлом на пузе. Он опирался на что-то длинное, похожее на копьё и мониторил округу, медленно вращая головой по сторонам.
Потом все они исчезли так же незаметно, как и появились.
– Всё. Спим до рассвета. Охрану можно не выставлять – они никогда на ярмарке не нападают, - приказал Тарабрин.
С рассветом пошли поглядеть, как расторговались.
К моему удивлению покупатели ничего не взяли, а только положили на вторые лопухи свою плату за понравившийся товар. Меня удивило, что это были довольно крупные золотые самородки и необработанные самоцветы.
Посмотрев на мою обалдевшую рожу, Тарабрин прыснул в кулак и пояснил.
– Ну, и зачем нам было упахиваться в Сакраменто с золотым песком? Золото в самородках хорошо берут швейцарские ««гномы»» [частные швейцарские банки, не рекламирующие широко свою деятельность, специализирующиеся на богатых частных клиентах] во все времена, а камни - евреи в Амстердаме в конце девятнадцатого века. И те, и другие знают, что покупают контрабанду, но им выгодно. А мне не надо банки грабить. И задницу морозить на Юконе также не требуется.
Я собрал с одного лопуха золотые самородки. Покачал их в ладони.
– Да тут с полкило будет, - удивленно воскликнул. – За рублёвый советский ножик?
– А ты как думал? – улыбнулся Тарабрин.
– Железо они делать не умеют, а самородки сами собой по ручьям в горах валяются. Так что, это еще не предел. Захотим - они и больше принесут. Только зарываться не стоит. Еще решат, что отнять дешевле встанет.
Наши товары так и остались на месте, но напротив некоторых Тарабрин забрал подношения, а напротив других нет. По каким-то своим мыслям. Я в это еще не совсем въехал.
– Вечером, в сумерках, те ножи, за которые я их бартер забрал, они с полным правом заберут. А там, где их подношения оставил, либо добавят, чего, либо возьмут свою плату обратно. – Пояснил Тарабрин, и подкинул на ладони синий кристалл длиной в две фаланги моего пальца и толщиной с большой палец.
– Один этот сапфир тут всё окупит. Но это алаверды за пичак от вождя ихнего. Ни у кого из диких людей такого ножа нет, а, вот, у него теперь будет. Вот он и расщедрился, зная, что меня интересует.