Спасатель
Шрифт:
– Мужики, - сказал я, затушив папиросу. – У меня денег, что грязи. Просто спокойно купить всё можно. Зачем нам обвафлянные немецкие простыни? И сапоги купить можно. Или со складов натаскать. Ботинки же американские натаскали на всех.
– Что с бою взято – то свято!
– пробасил Сосипатор с предельной убеждённостью. – Да и сожженные патроны требуется окупить.
Вспомнилась что как-то раз в армии, наблюдая, как солдаты моей роты жрут сухой паёк на полигоне, куда входила сгущёнка, спросил.
– Ну, что, бойцы, вкусно?
– Ага, тащ лейтенант, -
Вот так вот, нашему человеку купленное не так вкусно, как добытое самим. Пусть даже кражей. И, вообще, купленным шмотьём реже хвастают, нежели трофеем. Это уже не только наше – это общемировое.
– ««Кюбельваген»» мы не забрали, - вторил псарю инженер.
– А почему не ««Хорьх»»? – спросил я.
Шикарная машина 1938 года выпуска со складной крышей стояла у самого крыльца барского дома. Несмотря на войну, все перекрасившей в защитный колер, этот ««хорьх»» блистал бежево-вишнёвым лаком, в две краски.
– Только скажи и будет тебе ««хорьх»», - улыбнулся Жмуров.
– Зачем мне ««хорьх»», когда тут и дорог то асфальтовых нет? – ответил я, хотя эта машина мне всегда нравилась. Ну, то в Москве, чтобы провожали завистливыми взглядами, а тут ««патрик»» будет лучше.
Потом махнул рукой.
– Делайте что хотите, только если подстрелят вас, то потом не жалуйтесь.
Первая заповедь начальника: если нет возможности прекратить пьянку, то её надо возглавить.
– Только подождём ночи, а то я уставший уже. И жрать что-то хочется.
Зашел Мертваго, доложил, что санитарная обработка нового контингента началась штатно.
– И ««вошебойку»» раскочегарили, так что сжигать их старую их одежду не придётся, - завершил он свой доклад.
«Вошебойка»», или по-научному прожарочно-дезенфицирующая установка на базе автомобильного прицепа – моё последнее приобретение у квази-интендантов из моего осевого времени. По важности, наверное, вторая после полевых кухонь вещь. Благодаря таким установкам Красная армия в Великую Отечественную войну не обовшивела, в отличие от немцев. Тем более питание у нее дизельное, как у КамАЗа.
Пока вша наш колхоз, несмотря на то, что живём практически в полевых условиях, не жрёт. Баня у нас еженедельно, ибо на воскресную службу надо являться не только душевно, но и телесно чистым. Канон тут такой религиозный. Но береженого бог бережет.
– Как там настроения среди нового контингента? – поинтересовался я.
– Да, как мешком из-за угла пришибленные, - пожал плечами Мертваго. – Молчат, озираются, но вопросов не задают. Завтра всё узнаем. Придут в себя - языки развяжутся.
– Кстати, поговорил бы с пленным. А то даже не знаю: куда его девать, и зачем он нам тут нужен.
– А чё с ним разговаривать, - пробасил Сосипатор – В куль, да в воду его.
Статский советник расстегнул на затылке нашего пленного кляп, вынул его изо рта немца.
Тот умоляюще прохрипел.
– Васер.
Жмуров отстегнул с пояса флягу и передал ее ветеринару. После того как напоил немца, Мертваго коротко с ним переговорил
– Полезный парень оказался. Вернее профессия у него нам полезная: столяр-краснодеревщик. Мебельщик. Я бы его оставил здесь. Тем более у него семьи нет. Англичане выбомбили в Гамбурге всю его родню. Он потом добровольно вступил в ПВО, хотя имел освобождение от фронта. Он на заводе братьев Маузер приклады к винтовкам вырезал с начала войны.
– Как зовут?
– Интересуюсь.
– Ганс Баумпферд. Обер-ефрейтор зенитной артиллерии.
– Спроси: кровать нормальную сделает, чтобы не скрипела, когда на ней бабу дерёшь от всей души? Из секвойи.
Снова переговорив, Мертваго нас заверил.
– Может. Он у хорошего мастера учился. Но с секвойей не работал. Больше с махагони дело имел.
– Жмуров, отдай ему одежду. – Распорядился я.
– А вы ему скажите, что он у нас в плену теперь пожизненно. Обратной дороги нет. Так что пусть усиленно учит русский язык. И куда бы его устроить пока? – почесал я в затылке.
– В свободный вольер к нам поместить, - пробасил Сосипатор.- Пусть на него мордаши полюбуются. Потом что-нибудь придумаем.
Глава 9
После ужина покормили пленного. Не со своего стола, просто разогрели на кухне собачьего питомника двухфунтовую банку американских консервированных бобов с мясной подливой. Кормили его там же на собачьей кухне у Баранова.
Немцу американская жратва понравилось. А вот на чай из пакетиков от известного на весь мир бренда он сказал.
– Вы научились делать эрзац лучше нас. Кофе у вас тоже эрзац?
Мертваго долго смеялся, прежде чем мне перевёл эту сентенцию.
– Скажи ему, что если будет хорошо работать, то будет в паёк получать настоящий кофе. Арабику или рабусту, - пообещал я.
Мертваго перевел мои слова и передал мне ответ пленного.
– Он сказал за это тебе авансом большое спасибо и убежден, что мы в нём не разочаруемся, – перевел статский советник его ответ. – Тем более что он никогда не был убежденным наци. Он рабочий.
– Все они в плену рабочие да сторонники Тельмана, - пробурчал я. – А гитлеровская партия у них тоже рабочая, судя по названию [НСДАП – национал-социалистическая немецкая рабочая партия]. Спроси его, для чего к ним привезли русских пленных женщин, которых он охранял?
Немец немного потупился, и, видимо, решал, как ему эта информация может повредить. Потом решил, что говорить надо правду.
Простое лицо тридцатилетнего мужчины, русый, бритый, стрижен коротко, тусклые серые глаза и широкие ладони человека работающего руками. В своем мундире, с которого у него спороли все погоны, петлицы и нашивки он выглядел бы одетым в совсем гражданский френч, если бы не ясные алюминиевые пуговицы. По крайней мере, враждебного чувства у меня он не вызывал. И не только у меня. Мертваго, который с дойчами воевал в первую мировую, также был настроен вполне добродушно.