Спасение Европы
Шрифт:
– Нам нужна письменность, – не очень решительно откликнулся Мункэ.
– Верно! – подтвердил Чингисхан. – А еще люди, умеющие пользоваться этой письменностью.
– Дед, ты ведь уже давал команду разработать эту самую монгольскую письменность, – напомнил Мункэ.
– Да, это так, – подтвердил Чингисхан. – Только дело сие оказалось не таким простым.
Он рассказал, как оно, дело сие, обстояло на сегодня.
Еще двадцать с лишним лет назад, после победы найманов, Тэмуджин захватил в плен уйгурского писца Тататунгу и попросил его приспособить уйгурский алфавит для записи текстов на монгольском языке. Алфавит этот был основан в далеком прошлом на основе согдийского и сирийского алфавитов и хорошо подходил к уйгурскому языку. Однако приспособить его к монгольскому все не удавалось. Записать-то тексты на его основе записывали, а после прочесть их правильно не получалось. Потому как Чингисхан требовал создать
– Так вот, нам не пристало пользоваться китайскими иероглифами. Мы – великий народ, потому должны иметь свою письменность! – заключил великий хан. – И пусть со временем весь мир станет читать и писать, пользуясь нашим алфавитом. Как и то, что все станут жить по нашим законам Ясы.
Да, великие были планы у предводителя монголов. Но… судьба – индейка! Она распоряжается людьми по своему усмотрению, по своему хотению.
…Двадцать пятого августа Чингисхан внезапно скончался. Одни говорили, что он неудачно упал с лошади. Другие считали, что вождь просто устал. Третьи утверждали, что он серьезно заболел. Кто из них прав – поди пойми… Еще чуть раньше умер при загадочных обстоятельствах Джучи. Ему было всего-то сорок лет. Ходили слухи, что его отравили раствором клещевины. Кто? Зачем? И кто теперь станет великим ханом империи?
А ханом Улуса Джучи стал его сын Батый.
* * *
Смерть Тэмуджина Субэдэй воспринял настолько близко к сердцу, что целую неделю не мог прийти в себя. Все эти дни он ходил, будто вместо воды употреблял лишь рисовое вино, и потому никак не мог протрезветь. А как иначе? Субэдэй чтил великого предводителя как самого бога. И пусть Тенгри за это на него не обижается. Он ведь далеко, где-то на небесах, а его ставленник и доверенное лицо – он вот, рядом. И решает все дела, как истинный бог. Решал…
…В начале одна тысяча двести двадцать четвертого года, когда Субэдэй с остатками своей армии и раненым Джэбэ вернулся домой, он явился к Тэмуджину с поникшей головой, готовый к тому, что вождь прикажет отсечь ее мечом. А тот принял его в своем золотом шатре – тогда дворец еще достраивался – как долгожданного гостя. Субэдэй подробно рассказал о походе своей армии, признав без обиняков, что закончился он печально и позорно, за что виноват сам и только он один.
– Бахадур, ты не прав, – заметил на это Тэмуджин. Уже одно то, что правитель назвал его не по имени, а по званию, Субэдэю словно прибавило сил и вывело из состояния оцепенения. Значит, он в глазах вождя все еще воин? – Субэдэй, ты сделал главное: разведал возможности противостояния нам стран, с которыми предстоит схлестнуться. Я ведь для этого и посылал тебя туда. А то, что ты легко победил крупную армию руссов и споткнулся на меньшей армии болгар, говорит лишь о том, кто есть за Уралом наш главный противник. Итоги твоего похода мы подведем на ближайшем сборе хурала и определим, как готовиться к полному завоеванию западных от Урала земель.
Несмотря на благосклонность повелителя и вождя, Субэдэй, тем не менее, еще долго продолжал переживать за свое поражение. Чувство вины за это у него прошло лишь после очередного схода хурала. Там Чингисхан вручил Субэдэю высшую награду – золотую пайцзу* с головой тигра. Значит, теперь он не начальник разведки, а командующий армией. На том же сходе все договорились о том, что надо всерьез взяться за подготовку похода на Запад. Эту важнейшую работу поручили бахадуру Субэдэю.
И кто знает, что будет теперь, когда не стало ни Тэмуджина, ни его сына Джучи. Как поведет себя новый предводитель империи? Как поведет себя молодой хан Батый? Продолжат ли они расширять империю на запад? А Субэдэю хочется, ох как хочется появиться в тех краях вновь. Он обязан смыть позор, который получил там от болгар, смыть кровью. Не своей, конечно, а тех, кому он нанесет сокрушительное поражение. Иначе перестанет уважать себя.
2
Разгром монголов на Самарской луке вдохновил эрзян не на шутку. В этой победе они видели и свою немалую долю, что так и есть. Выстроенные ими буквально за недели тверди, окруженные бревенчатым частоколом и глубоким рвом, помогли болгарам гасить стремительное продвижение противника. Ведь на возню у каждого такого пункта монголам требовалось тратить немало времени. Это позволяло болгарам быстро перебросить свои отряды в нужные места и таким образом неотвратимо заманивать вражескую армию в ловушку. Самого инязора Пургаса больше всего вдохновило другое. Когда началось сражение болгар с монголами, эрзяне, отставив топоры и пилы, тоже взяли в руки мечи, копья и бесстрашно вступили в бой с нукерами Субэдэя, за плечами которых мастерство, богатый боевой опыт, бесстрашие, смелость.
Вообще год тот для эрзян оказался непростым.
Через пару лет после тяжелейшего поражения от монголов русские князья наконец-то начали приходить в себя. Вместо погибших предводителей их троны тут же заняли новые. Действительно, свято место пусто не бывает. Уцелевшие же прежние князья как-то совсем уж быстро запамятовали о той трагедии. Или они решили, что соседи-болгары, нанеся монголам жестокое поражение, навсегда отбили у них желание сунуться в эти края? Кто знает, что творится в головах облеченных властью людей, которым никто не смеет ни перечить, ни указывать, ни подсказывать. Один из них, великий князь Владимиро-Суздальский Юрий Всеволодович, и вовсе взялся за старое. Три года назад избежавший трагической участи своих сотоварищей, он решил продолжить расширение своего княжества за счет эрзянских земель. С мокшанским князем Пурешем, которого называли оцязором, Юрий давно наладил союзнические отношения на выгодных условиях. А вот найти общий язык с Пургасом из-за Нижнего Новгорода никак не удавалось. Да и не хотелось, честно говоря, потому как земли Пургаса, примыкающие к Владимирскому княжеству, были слишком лакомым кусочком. Вот Юрий и решил окончательно захватить их, дойти до новой столицы эрзи города Эрземазы, взять его и на этом поставить точку на самом существовании страны этого мордовского племени. Осведомители инязора сообщили ему об этом желании великого князя. Когда же они доложили, что в Нижнем Новгороде начали скапливаться войска удельных князей Владимиро-Суздальского княжества, Пургас решил упредить наступление руссов. Известно же, лучшая защита – это нападение. Помня о договоренности с покойным болгарским эмиром Челбиром и его эльтебером Ильхамом, он тотчас отправил своих послов в Биляр с просьбой о помощи. Правда, Серебряной Болгарией теперь правил Мир-Гази, и именовали его не эмиром, а хаканом. И все равно должен же он соблюдать договоренности прежнего предводителя. Так принято. Иначе в отношениях между странами наступил бы хаос при уходе любого правителя в мир иной.
…После сражения с монголами прошло всего-то чуть более года, как не стало давно болевшего эмира Габдуллы Челбира. Его место занял по наследству младший брат Мир-Гази, тоже немолодой уже человек. При этом он потребовал, чтобы его называли не эмиром, а хаканом. Он считал, что эмирами называют правителей вассальных стран. А хакан, то есть главный кан, – чисто болгарское слово, означающее всесильность главы государства. Руководство армией Мир-Гази взял на себя. Хан Ильхам, перестав быть эльтебером страны, вернулся в свой город Булгар. Жизнь у него пошла более или менее спокойная. Если у Серебряной Болгарии и случались стычки с соседними руссами, Ильхама это уже не касалось. Зато он, улугбек самого крупного и значимого в стране иля, чувствовал большую ответственность за обычную жизнь своих людей.
…Делегацию Пургаса глава Серебряной Болгарии встретил не то что холодно, а как-то равнодушно. И просьба эрзянского князя ему пришлась не по душе. Желание оцязора хакан, конечно, понимал и даже сочувствовал соседям. Только стоило ли вмешиваться в конфликт руссов и эрзи? Ведь, как помнил Мир-Гази, у болгар и владимирских руссов все еще был в силе договор о перемирии. Тем не менее хакан пока не отказал Пургасу в помощи, решил сначала посоветоваться со знающими об их взаимоотношениях с людьми. Таким в окружении правителя после ухода с должности эльтебера Ильхама оставался начальник разведки Сидимер.
– Досточтимый хакан, когда три года назад у нас произошло сражение с монголами, нам эрзяне во главе с их князем Пургасом сильно помогли, – охотно объяснил Сидимер. – Без них мы просто не смогли бы подготовить все те ловушки, которые нас здорово выручили. Тогда и эмир Челбир, и эльтебер Ильхам дали слово, что в случае необходимости они тоже обязательно помогут Пургасу.
– Из-за этого слова, данного в горячках, мы теперь станем воевать с князем Юрием Всеволодовичем? – медленно поглаживая подстриженную бороду, спросил хакан.