Спасение Романовых

Колмогоров Алексей

– Ваше величество!

– Капитан, это не обсуждается. Усы останутся.

– Так точно, ваше величество!

– А переодеться мне не во что. У меня нет с собой цивильного костюма.

– У доктора Боткина есть. Я уже выяснил.

– Я побреюсь в поезде.

– Сейчас! Ваше величество! Сейчас! К приезду чехов.

Из записок мичмана Анненкова.

17 июля 1918 года.

Они расположились под деревьями на одеялах. Государыня обнимала сына. Доктор Боткин сидел рядом. Княжны смотрели, как лакей Трупп бреет Государя. Собаки гонялись друг

за дружкой среди травы. Свобода! Это ли не счастье! Комок стоял в горле, но я улыбался. Все улыбались, даже Бреннер. 

И тут Ее Величество обернулась ко мне.

– Молодой человек, подойдите.

Я подошел.

– Дорогой мой! Я помню вас еще ребенком на нашей яхте, но позабыла как вас зовут.

– Мичман Анненков, Ваше Императорское Величество!

– А имя?

– Леонид, Ваше Императорское Величество!

– Благодарю вас, Леонид! То, что вы сделали для нас – немыслимо, невероятно!

Она встала и обняла меня. Я почувствовал ее прохладную щеку своей щекой. Она улыбалась. Я видел так близко это лицо, знакомое с детства. Она сильно сдала в заключении и уже мало походила на свои портреты – обрюзгшая, увядшая…

– Это только начало! Впереди еще большой путь, Ваше Величество!

– Ничего, ничего, даже этот глоток воздуха – счастье…

Я вдруг оказался в окружении Царевен. Они обнимали меня по очереди, я смотрел в их сияющие глаза. Анастасия обняла меня последней, и ее объятие длилось дольше…

Конечно, не один я был обласкан. Расцеловали и Каракоева и Бреннера…

Признаться, я совершенно забыл о наших пленных. Они сидели в тени у грузовика под охраной мадьяр.

Об этих мадьярах. Они появились с нашей команде лишь две недели назад. Кто они были по национальности на самом деле, я так и не знаю до сих пор. Мы стали звать их мадьярами, потому что, кажется, они были из пленных австро-венгерских офицеров, перешедших на сторону большевиков, но они могли быть и чехами, и немцами, и словаками. Они служили во внутренней охране Ипатьевского дома. Бреннер завербовал их за большие деньги. Через них мы получали точные сведения о внутреннем распорядке и охране в Ипатьевском доме. Один из них – Густав, пришел к нам днем шестнадцатого июля и сообщил, что принято решение о казни Государя и Семьи ночью прямо в доме. Оба мадьяра назначены в расстрельную команду. Около полуночи должен приехать грузовик для вывоза тел. Раньше его прибытия убивать не будут.

Конечно, мы рисковали, доверяя этим сведениям: большевики могли поменять свои планы. Это могла быть и провокация, если большевики мадьяр раскрыли и переманили обратно. Но других сведений мы не имели, как и другого способа проникнуть в дом, кроме как на том грузовике. И мы рискнули. С помощью одного из мадьяр перехватили грузовик на пути его к дому, водителя убили, а Медведкина захватили. И все сошлось. Неделю за неделей, месяц за месяцем мы ждали удобного момента – сначала в Тобольске, потом в Екатеринбурге – и не промахнулись…

Ко

мне подошел Бреннер.

– Мичман, мы проезжали глиняный карьер.

– Так точно! С полверсты отсюда.

– Отведем этих туда. Отпускать их нельзя.

Я знал, что комиссаров нельзя отпускать, но не думал, что этот жребий выпадет мне. Бреннер заметил мое замешательство.

– Отвести их должны двое. Мадьярам не стоит это доверять. Каракоев останется с ними на охране. Так что это сделаем мы с вами.

– А Государь?

– Я доложил Его Величеству, что мы отпустим пленных, но, кажется, он меня правильно понял.

– Выстрелы будут слышны.

– И что же?

– Мне кажется, Государыне и Княжнам лучше их не слышать.

– Там низина. Не должно быть слышно. Ну, грузовик заведем.

Я оглянулся на комиссаров. Татьяна и Ольга перевязывали плечо Юровского, сидя на траве рядом с ним. Поразительно! Когда они закончили и вернулись к Семье, Бреннер приказал комиссарам встать и следовать за ним. Медведкин помог подняться Юровскому и подставил ему плечо.

– Куда? – спросил Медведкин.

Бреннер мотнул головой.

– Туда…

– Убивать ведете, – сказал Медведкин.

5 мая 1937 года.

Москва.

В зоопарк Кривошеин пришел по гражданке: в светлых брюках, кирпичного цвета футболке и парусиновых теннисных туфлях – совслужащий на отдыхе.

У вольера молодняка висела табличка: «Здесь впервые ставится опыт по совместному содержанию молодых животных разных видов – лисицы, енотовидные собаки, шакалы, барсуки, львы, волки, динго, медведи, резусы». Но пока в вольере кувыркались два медвежонка, а поодаль сидел какой-то неопределенный сонный щенок – то ли волка, то ли дикой собаки динго.

Ровно в три часа Нина явилась в длинном платье стального цвета, с таким же пояском на узкой талии, белых теннисных туфлях и соломенной шляпке с серой лентой.

– Что вы хотели мне сказать?

Кривошеин позвонил ей накануне и назначил встречу. Надеялся, они пройдутся, сядут в чайной, и там он ей скажет. Но она не дала ему такой возможности. Может, и к лучшему. Кривошеин посмотрел на красный воздушный шар, висевший над жирафами и слонами, на медвежат, возившихся за проволочной сеткой. Вокруг смеялись дети с мамами и папами.

– Ваш брат расстрелян два месяца назад, – сказал Кривошеин.

Нина глянула на него, будто что-то решая про себя, потом отвернулась и пошла. Он догнал ее в гуще публики.

– Вам нужно уехать.

Нина быстро шагала. Кривошеин видел сзади только ее шляпку над длинной шеей.

– За вами могут прийти в любой момент.

– Что вам нужно?

Голос задушенный, она плакала.

– Вы обещали переспать со мной.

Надо было ее задеть, чтобы остановить.

И она остановилась, с ненавистью уставилась на Кривошеина мокрыми глазами.