Спасибо за покупку
Шрифт:
Прежде всего с папой состоялся разговор, которого она боялась все это время.
Объяснение произошло неожиданно, когда Юлька менее всего о нем думала. Впрочем, сказать так — менее всего — нельзя, ибо о своем предстоящем покаянии она думала постоянно, и чем дальше, тем с большим отчаянием.
В тот памятный день Юлька вошла в палату, как всегда, бодренько, разгрузила принесенную сумку и принялась излагать накопившиеся новости. Но папа ее вдруг прервал:
— Известно ли вам, хитрая коза, что все тайное в конце концов становится явным?
Не понимая, куда он клонит, но уже почувствовав
— Ну? Неужели существует такая закономерность?
— Представьте, да! Ко всему прочему ложь еще и убивает доброе имя лгунишки!
Петр Никанорович сказал:
— Гляжу, резвая у тебя дочка, Константин Николаевич. — И недовольно прокряхтел. — Ах, дети, дети, куда нам вас дети?!
— Резвая, говорите, дочка у меня, Петр Никанорович? Вы еще не знаете, какой номер она тут выкинула! Соседка наша, Полина Савельевна, — помните, приходила? — обнаружила этого ребенка за прилавком продовольственного магазина!
— Да ну? — не поверил Петр Никанорович.
— Красуется там в полной форме продавца и нарезает масло. Полина Савельевна, бедная, чуть с ума не сошла.
— И сойдешь! А им что? Молодым-то что? Им и невдомек, что этим самым ножом они не масло режут — они отца родного режут на мелкие кусочки!
— Ну зачем уж так-то, Петр Никанорович! Сделано все из лучших побуждений: отец переходит на инвалидность, висеть на шее у больного неблагородно, надо самой зарабатывать деньги. — Папа понизил голос и дальнейшее проговорил с таким разочарованием и горечью, что Юльке сделалось нехорошо: — Почему ты скрыла? Разве бы я не понял?
— Боялась… — Юлька глотнула слезы.
— Чего, мартышка?
— Эмо… — И договорила, преодолев прерывистый вздох: — …ций. Отрицательных. Ты же болен.
— Девчонка ты еще у меня, — только и сказал папа.
Юлька поняла — прощена! С запоздалым раскаянием и несколько смущенно она подумала о том, что не следовало обижать отца недоверием, что отец понимает ее куда лучше и глубже, чем ей это представлялось. И никогда, нет, никогда не надо бояться быть с ним откровенной и искренней до предела!
Петр Никанорович неожиданно вознегодовал:
— Ее в институт носом тычут, как кошку в песок, а она фордыбачит, воротит, вишь, физиономию. Добрый у тебя тятька, пороть некому!
— Вы же сами против институтов выступали, Петр Никанорович, — напомнила Юлька.
— Выступал, да, но это вообще, в принципе. А у тебя отец сильно ученый, тебе сам бог велел рулить за ним, его дорожкой. Ведь в медицинский хотела, верно? Дело чистое, можно сказать, почтенное — исцелять человечество.
— Хорошо кто-то сказал… — Папа задумчиво поводил руками по краю одеяла. — Знаете, кто-то сказал, что полюбить все человечество куда легче, чем своего соседа по квартире. Понимаете мою мысль? В институте ее научат любить человечество, это так. Но быть может, начинать следует совсем с другого? Стать ближе к людям, попытаться найти с ними общее. С тем же соседом по прилавку, например, или за прилавком.
— Да уж там всему научат, в магазине-то. В особенности общее превращать в свое.
— Зачем вы так? — ощетинилась Юлька.
— А ты сиди молчи, слушай, что взрослые говорят! Сотворила глупость, да еще
Юлька скосила глаза на папу, ища поддержки у него. Вышло это невольно и было не ахти как благородно. Всего полчаса назад боялась ему сказать, что поступила работать, опасалась повредить здоровью, а теперь готова уже требовать от него защиты и оправдания собственного решения в глазах других.
Рассудив таким образом, Юлька решила вступить в дискуссию с Петром Никаноровичем самостоятельно. Благо на днях в обеденный перерыв в магазине состоялась лекция на тему «Перспективы развития советской торговли». Молодой лектор говорил горячо, убедительно и при этом коротко, что особенно понравилось всем работникам магазина. Кое-что Юлька запомнила.
— Петр Никанорович, вы не правы, — начала она, невольно подражая безапелляционному тону горячего лектора. — Торговля вовсе не остается вне сферы научно-технической революции. Именно сейчас вся отрасль входит в качественный скачок, а поэтому… — Тут Юлька запнулась, забыла, о чем дальше говорил лектор.
Но помощь неожиданно пришла от третьего обитателя палаты. Юлька его видела впервые. Нервное лицо, выглядит моложаво. «Пятьдесят плюс-минус десять», — прикинула Юлька с высоты своих семнадцати.
Новый сосед засмеялся, отложил книжку.
— … Именно поэтому, — продолжал он за Юльку, — торговле, как никогда, нужны люди образованные, инициативные, пытливые. Молодой человек сегодня вполне может рассчитывать на то, что сумеет найти себя в торговле, сумеет… как это говорят… самоутвердиться. Так? — спросил он Юльку.
— Точно! — с радостью подтвердила она.
— Вы тоже согласны? — вопрос был обращен к Юлькиному папе.
Юлька ждала твердого «да», но папа не торопился.
— Видите ли, я слишком поверхностно знаком с проблемой, чтобы что-то категорически утверждать или отрицать, однако…
— Однако, — перебил его новичок, — дочь свою вы не осуждаете за то, что она пошла работать в магазин. Верно?
— Не осуждаю, — согласился папа. — На свете существует, если не ошибаюсь, около сорока тысяч профессий. Угадать, какая твоя, неимоверно сложно. — Папа взял Юльку за руку — она сидела рядом. — Мы рано потеряли маму. Эта трагическая случайность еще в детстве родила у нас стремление во что бы то ни стало быть врачом. Правда, в дальнейшем, насколько я знаю, эта идея никаким направленным интересом не подкреплялась, а при виде крови нам и сейчас становится дурно.
— Папка! — укоризненно проныла Юлька. Такая откровенность ей показалась совершенно излишней.
— Постой, постой, Николаич! — Петр Никанорович хитро прищурил один глаз. — Тогда чего ж ты не отговаривал ее в медицинский идти?
— Отговаривать от мечты? Верно ли это? Думаю, нет. Поступление в институт могло и не оказаться ошибкой — кто знает? Но я доволен, что дочь пошла работать, и пошла туда, где трудно. Ей будет легче постичь самое себя — вот что важно и нужно, чтобы в дальнейшем исключить ошибки.