Спасибо за покупку
Шрифт:
В письмах Олег неизменно интересовался, как у Юльки дела в магазине. О своей работе Юлька рассказала ему все очень подробно. Правда, сначала трусила и мучилась — сказать или нет? Было ужасно противно сознавать, что она стесняется своей профессии, опасается, что специальность продавца может уронить ее в глазах Олега. Однако ко всем опасениям примешивалось и другое — злость против любого, кто посмел бы неуважительно отнестись к ее работе, фыркнуть или косо взглянуть с высоты собственной привилегированной и многоуважаемой профессии, пусть
Но злость злостью, а признаться Олегу в том, что она ученица продавца, было не так-то просто. «Пусть попробует что-нибудь такое сказать, — повторяла про себя Юлька. — Пусть только попробует что-нибудь такое подумать! Пусть! Никогда больше не встречусь, ни за что!» Возможно, Олег заметил ее смятение, да и трудно было не заметить, поскольку сведения и признания она выдавливала из себя с трудом. Во всяком случае, ни обидного сочувствия, ни тем более пренебрежительности Олег не проявил. С Юлькиных слов Олегу понравился Виктор Егорович, о котором он сказал:
— Дельный, видимо, человек. Прошел войну?
— Да, — ответила Юлька. — Танкист, был ранен. На лице шрам и сейчас очень заметен.
— Шрамы украшают мужчину, — засмеялся Олег. — Знаешь, Юль, мне с детства фронтовики кажутся людьми особенными. Они постигли настоящую цену жизни и всего, что ее наполняет. Если хочешь найти истинного праведника, ищи его среди ветеранов, только среди них! Сами они этого, по-моему, не понимают.
Юлька согласно кивала, хотя поисками праведников никогда в жизни не занималась.
В связи со словами Олега она почему-то вспомнила пенсионера местного значения и рассказала о нем: как впервые увидела, как предложила сделать его председателем совета покупателей, как вместе с Виктором Егоровичем ходила в одинокую стариковскую квартиру.
…К старику Юлька и директор пришли сразу после совещания. Приходу их он не удивился, снял с себя женский фартук, в котором предстал, открывая дверь, провел в комнату, предложил сесть. Сам тоже сел на стул и сидел молча. Когда директор собрался начать разговор, старик приложил палец к губам: «Тсс!» Молчание сохранялось довольно долго, а директорские попытки его прервать пресекались все тем же сердитым «Тсс!»
За это время Юлька рассмотрела стариковское жилище. Аккуратно и чисто, хорошая мебель, и пол натерт до блеска, но как-то холодновато, зябко, необитаемо. Квартира напоминала мемориальные квартиры-музеи. В них вроде бы все осталось таким же, каким было при хозяине, но осмотришь, и тянет спросить: «Будьте любезны, скажите, а где он все-таки жил? Просто жил, понимаете?»
Странная игра в молчанку, которую затеял старик, прервалась неожиданно. Юлька потянула носом — пахло горелым.
— По-моему, — начала Юлька.
—
— …пахнет горелым, — закончила Юлька свою мысль.
— Каша!!!
Старик всполошился было бежать на кухню, стал натягивать на себя фартук, но Юлька его опередила. К сожалению, кашу спасти не удалось.
— Я сварю новую, — предложила Юлька. — Молоко в холодильнике?
— Свернулось, — сказал старик. — Пришлось выкинуть. Все ваши сюрпризы.
Последние слова пенсионер адресовал директору в качестве очередного упрека.
— Отлич-ч-чно! — Виктор Егорович, говоря «отлично», упирал на «ч». Обычно он это делал, когда хотел свою оценку возвести в более высокую степень: сверхотлично, отлично в квадрате.
Старик насупился.
— Опять издеваешься?
— И в голове не держал! Мы ж как раз по этому поводу пришли. По поводу молока и другого прочего. Нам помощь ваша нужна.
— Помощь? — осторожно спросил старик, не веря директору и ожидая какого-нибудь подвоха. — Разве не подъемник пришли слушать? Звук ему замерять?
— Да какой там еще звук!
Этим директор чуть все не испортил, поскольку старик решил, что Виктор Егорович хочет его лишний раз уверить, будто шума подъемник не издает, и заладил угрожающе:
— Как это какой звук? Как это какой звук?!
— Да нет, — вмешалась Юлька. — Мы подъемник даже не собирались включать, честное слово!
— Не собирались? — строго переспросил старик, он искал подтверждения у директора.
— Законсервирован. — Виктор Егорович сложил крест-накрест руки и показал этот крест старику. — Конец машине.
Старик задумался.
— Чего ж мы тут полчаса молчали да прислушивались? К чему прислушивались-то?
— Сами удивляемся, — сказал директор. — Вы все «тсс» да «тсс», слова не давали вставить.
Старик мелко затрясся — смеялся. Юльке и директору тоже стало весело.
— Сам я Федор и по батюшке Федорович, — представился наконец старик.
— Это мы, дорогой товарищ, знаем из ответов на ваши жалобы. Нам копии присылали.
— И мне! — Федор Федорович процитировал: — «Копия директору магазина номер шестнадцать Трофимову В. Е.». Теперь расшифруй-ка, что оно значит — В. Е.?
— Виктор Егорович.
— А меня Юлей зовут, — сказала Юлька. — Можно, я в магазин сбегаю? Одна минута! Принесу молока и сварю все-таки кашу.
— Умеешь?
— Умеет, — твердо уверил старика Виктор Егорович. — Такую кашу сварит — объедение. Пальчики оближешь, спасибо скажешь, век не забудешь!
Директор, разумеется, не мог знать, какие каши варит Юлька и вообще умеет ли она их варить.
Юлька убежала в магазин, а когда вернулась, обнаружила, что собеседники, очень довольные друг другом, ведут разговор о войне. Мелькали слова: «Первый Белорусский», «Жуков», «Зееловские высоты», «Одер», «Самолет-бомба». Причем говорил директор, а Федор Федорович слушал с предельным вниманием.