Спасите, мафия!
Шрифт:
— Фи, нет, лорд Волан-де-Морт оказался слабаком и проиграл, понадеявшись на честность какой-то глупой дамочки, — замахал руками перед носом Шалин-младший, в то время как все остальные преспокойно жевали гусика, канапе, салаты и прочие вкусности, а большинство к тому же старались не заржать. — Я не повторю его судьбу, потому как верю исключительно своему братику. Никому не верить — тоже не выход. Ты, моя Акулка, веришь лишь себе, и это печально: ты одинокий капитан, у которого ни семьи, ни друзей, и лишь работа да виски в волосах, — зря он Заню и его метание стаканов вспомнил, ой, зря — Суперби аж в лице изменился! Он в такой ярости был только когда Гу-Со-Сины его задание объявили… — А теперь ты нашел девушку, так тебя защищающую и глядящую на тебя восхищенными
— Манер точно нет, — хмыкнула Ленка.
— Зато предостаточно веры в собственную непогрешимость, — добавил Фран и блеснул знанием русских пословиц: — В чужом глазу соломинку различает, в то время как в своем бревно проглядел. Впрочем, это естественно, учитывая неизвестно какое воспитание и братца, потворствующего любому бреду.
— Порой понимаешь, — протянул Бельфегор глубокомысленно, — что без братьев куда лучше, чем если бы они превращали нас в столь жалкие создания, живущие в мире иллюзий.
— Причем не различающие, где иллюзия, а где реальность, — добавил наш главный иллюзионист, ехидно взирая на Шалина-старшего, который пофигистично жевал любовь Супербиюшки — колбасятину…
— Ах, милые мои, как же мне приятно, что вы так обо мне заботитесь, что сделали попытку дать мне пару советов, — прижав руки к груди, заявил Вадя, а мы с Ямамото прыснули в кулаки. — Но, к сожалению, Audire ignoti quom imperant soleo non auscultare!
Ого, латынь в дело пошла. «Послушать глупость я готов, а слушаться не буду». Кстати, на этом Вадим не утихомирился и заявил:
— Посему благодарю за попытку и надеюсь, что в следующий раз она будет несколько более оправдана!
— Скажу одно, — протянул Фран, — Audi multa, loquere pauca.
«Слушай много, говори мало». Прости, Франя, но тебе и самому не помешало бы своим советом временами пользоваться. Например, когда у твоего сэмпая дурное настроение!
— Малютка прав, — усмехнулся Мукуро. Блин, Ананас! Ну почему ты, даже учитывая, что Фран сейчас на пять лет старше чем тот, которого ты знал, продолжаешь его малюткой звать?! — Порой начинаешь жаждать тишины, особенно в подобном обществе.
— Общество навязывают обстоятельства, — подал голос Алексей с извечным пофигизмом.
— Порой стоит быть выше обстоятельств, — заявил Бельфегор с ухмылкой, — и координировать свои поступки не только с навязанной действительностью, но и с тем, чего хочешь достичь.
Народ впал в философию. Убейте меня тапочком… Нет, я понимаю, конечно, о чем они, но как же я не люблю такие заумные разговоры, когда толпа народу пытается с помощью красивых слов выяснить, кто из них умнее! Вот и оставалось мне, равно как и моим сестрам, вяло жевать салаты, надеясь, что гости дорогие скоро свалят куда подальше. Инспектора же вообще в полном афиге взирали на сей беспредел аномалий в поведении и даже порой забывали новый кусок сыра в рот запихнуть. Ну а мафиози, не участвующие в споре, с явным интересом прислушивались к словам противников словесной баталии и, по всей видимости, анализировали не только поведение наших врагов, но и наших союзников. Молодцы ребятки — инфу и на смертном одре собирать будут, а полностью доверять не начнут никому и ни при каких обстоятельствах!
Спор продолжился, Фран троллил братьев Шалиных, Бэл его поддерживал, Мукуро тоже, но его главной «жертвой» стал Шалин-старший, Вадим всё переворачивал с ног на голову и с такой серьезностью говорил о том, что его здесь любят-ценят-уважают-возводят-в-идолы, что мне аж дурно становилось. Алексей же практически ничего не говорил и лишь порой бросал ледяные взгляды на Мукуро, отвечая на какой-нибудь особо едкий его выпад глубокомысленным изречением с двойным дном, после чего к спору присоединялись Бьякуран и, что интересно, Скуало, который за всё это время лишь дважды повысил голос — когда господин Эксцентричность намекал на что-то неприличное. Маня
Наконец, когда чай был допит, а пудинг — захомячен всей этой толпой мозговыносителей, Вадим вдруг вскочил и, прислонив тыльную сторону ладони ко лбу, заявил:
— Это всё так печально! Однако мы вынуждены удалиться, дорогие мои птички! У меня сегодня показ, и я обязан там появиться. Вы, конечно же, знаете, что мое хобби — это мода, и я бываю на всех показах известных кутюрье России, а также на всех показах мод в Орле! А посему позвольте откланяться — я должен одарить своим присутствием и других страждущих! Au revoir, рыбки мои!
Взмахнув лапкой, он скрылся в коридоре, а я облегченно вздохнула: голова у меня болела хуже, чем если бы Скуало целый час орал мне на ухо. Брат этого морального инквизитора тоже поднялся, вытерев губы салфеткой, и заявил:
— До встречи после подписания контракта.
Он последовал за братом, а инспектора и наша мафия поднялись, равно как и мы с сестрами, и мы всей гурьбой пошлепали к выходу. Маня сдержанно благодарила сомнительно уважаемую нами Елену Дмитриевну, а совсем не уважаемая нами Алена Викторовна ака Мымра, начала активно клеиться к нашему местному Фею, закидывая его вопросами о том, где он учился, раз так начитан, и является ли он байкером, раз носит такую одежду. Мукурище мило лыбился и отвечал этой мамзель так, словно решил мимоходом ее очаровать, и ему это, кстати говоря, без труда удалось — она ловила каждое его слово и каждый взгляд, а меня это пробивало на «хи-хи»: всё же влюбленные бабы — точно дуры, не в обиду никому будет сказано. И почему мы всегда идеализируем тех, кто нам нравится? Риторический вопрос. В холле обнаружился Алексей, который, сложив руки на груди, разглядывал висевшую на стене справа репродукцию картины Врубеля «Царевна лебедь», а вот Вадика в опасной близости почему-то не наблюдалось. Инспектора попрощались с нами и свалили куда подальше, причем Алена Викторовна сунула господину Ананасу визиточку и умоляла ей позвонить. Как только за ними закрылась входная дверь, Фей-очаровашка подрулил к Шалину-старшему и выбросил визитку приставучей дамочки в пепельницу, стоявшую на комоде под картиной, а Алексей холодно произнес:
— Я жду брата, он скоро придет.
Мукуро что-то ему сказал, но что именно — для меня осталось тайной, однако Алексей не ответил и вообще не подал виду, что информация была услышана и принята к сведению. Затем к ним подрулили Бэл и Скуало, причем Варийцы выглядели так, будто их мечтой было — разорвать человека перед ними на сотни маленьких кусочков, и Принц, вставший справа от Фея, поигрывая стилетом (они его успокаивают, что ли?), что-то негромко сказал Шалину. Тот едва различимо пожал плечами, продолжая отрешенно глазеть на картину, а Скуало, остановившийся слева от Ананаса, заорал:
— Врой, мусор! Не игнорируй нас! Отвечай, когда к тебе обращаются!
— И ваша семья что-то говорила о манерах? — холодно бросил Алексей, а Бэл, зашишишикав, начал ему что-то негромко втирать, причем Мукуро частенько что-то добавлял, а Скуало негромко (представьте себе) их поддерживал. Если честно, от этой троицы исходила столь жуткая аура, что, будь я на месте Шалина, мечтала бы лишь о том, чтобы ноги унести, причем самым опасным, что интересно, выглядел не пышущий яростью Скуало и не хитро ухмыляющийся, вечно-таинственный Мукуро, с ненавистью смотревший на оппонента, а невысокий, по сравнению с ними, и даже более странно, чем они, выглядевший Бэл в женской тиаре и куртке нараспашку. От него исходила не только ярость, угроза и ненависть, но и безумие, а его ухмылка граничила с обещанием разорвать на месте. Однако Алексей продолжал безразлично смотреть на Царевну-Лебедя и молча выслушивал «наезды» наших «братков». У него нервы что, железобетонные, или их вообще нет?!