Спасите, мафия!

Tamashi1

Девушка улыбнулась черепам на картине, а затем улыбка превратилась в ухмылку. Уверенную, беспощадную, решительную.

— Я никогда не сдамся. Я всегда буду играть до конца. Кто бы ни пытался помешать. И я буду выигрывать. Как ты, Бельфегор.

Тишина поглотила демоническое имя, принадлежавшее человеку, и унесла его во мглу ночи. Там ему самое место, этому демону. Как и ей, этой больной жестокой девушке. Вот только демон ли он? И больна ли она? И есть ли шанс пробиться через тьму к свету?.. Есть. Потому что за ночью всегда приходит рассвет. Неизбежно. Неотвратимо. Как поворот колеса Сансары. И как появление улыбки, дарующей счастье, если ты сумел найти того, кто тебя понимает. Того, кому ты веришь.

Всегда.

====== 58) Подарочки от шинигами или «Вздрогнем, товарищи! Ура нам!» ======

«Скажи мне так, чтоб я тебя увидел». (Аристотель)

POV Кати.

Мирные деньки вернулись на ферму. Весь октябрь мы трудились, не покладая рук: например, переустановили систему безопасности по периметру фермы, разместили камеры на ее территории, установили сигнализацию в доме и посадили в одной из комнат на первом этаже, куда вывели данные с камер видеонаблюдения, охранника, вернее, их было трое, и работали они по схеме «сутки-двое», причем отбирали их наши мафиози всей гурьбой из кандидатур, предложенных Хибари-саном в его отчете, ну или бизнес-плане, короче говоря, в той объемной папке, что он выдал Саваде. Кстати, Рёхей с одним из охранников отлично ладил, и я пару раз даже видела, как они боксировали — наконец-то нашла наша экстремальная няша друга по интересам! Но вернемся к вопросу о прогрессе дел на ферме. Машка заключила кучу сделок, а в переговорах ей помогал

Дино, потому как ни Мукуро, ни Бьякурану она больше не доверяла, а Фран сказал, что его внешность и характер не располагают к беседам, хотя он и умеет просчитывать варианты бизнес-предложений. Где только научился, мне прям интересно! Ну да ладно, не буду придираться, Фран хороший парень и на Маню влияет исключительно положительно, разве что она куда ехиднее стала с момента его прихода, но это компенсировалось тем, что она стала поспокойнее, даже несмотря на то, что постоянно общалась с господином Взрывом номер раз, то есть с Гокудерой. Он, как и обещал, учил Маню метать ножи в несколько мишеней разом, и иногда им в этом нелегком деле помогал Бельфегор. Кстати, о нем. Принц накрепко приковал взгляд, внимание и мысли второй моей сестры, и это было заметно даже слепому: рядом с ним она менялась, и вместо выражения лица жертвы медузы горгоны на ее моське появлялась искренняя улыбка, а глаза загорались жаждой жизни, стоило лишь Принцу замаячить на горизонте. Да и сам он всё чаще и чаще навязывался к Ленке в собеседники, и даже начал помогать ей в работе по ферме, ясное дело, не марая царственные ручки в курином помете, но запросто помогая дотащить яйца до дома, например. Скуало же всё больше погружался в тайны руин и всё чаще говорил, что обязательно узнает, для чего они были построены «на нашем заднем дворе» — это я говорливую рыбку цитирую, кстати. Ленка всеми силами ему помогала, а в конце октября, когда Хибари-сан сделал все возможные выводы о спрятанной под водой плите и камне у берега, он записал всё это на бумагу и вместе с фотографиями, сделанными им еще во время его заплывов, путем припрятывания моего фотоаппарата в водонепроницаемый прозрачный чехол для подводной съемки, выдал Ленке с подробными пояснениями. Она была счастлива до безобразия и, заявив: «Я так и знала, что где-то есть еще камни и догадывалась, что именно там, но Скуало велел не лезть, и я не лезла», — приступила к обмозговыванию новой информации. Оказалось, что комитетчик и впрямь нарыл всё, что только можно было, и в результате Ленка и Суперби расшифровали послание на камнях как призыв того, кто установил камни, никогда не сдаваться и менять самого себя в лучшую сторону, стремясь к благополучию, миру и процветанию, а также как попытку сказать: «Худой мир лучше доброй драки», — и пояснить потомкам, что, как бы сложно ни было, надо до конца верить в лучшее и надеяться на чудо, перерождение и новое начало. Короче говоря, было ясно, что ничего не ясно, но Ленка заявляла, что это всё имеет смысл и пускалась в пространные объяснения, которые сводились к тому, что алтарь — это портал, а Король Ада — его создатель, защитник, да еще и «помощничек» тех, кто живет рядом. Ее фантазия всё же — зло… Ну как Владыка Ада может кому-то помогать, скажите на милость? И с какого перепоя?..

Однако кое-что всё же прояснилось: ребята из нового Дисциплинарного Комитета умудрились услышать разговор братьев Шалиных, на улице упоминавших какой-то камень и говоривших: «По крайней мере, теперь путь закрыт, и всё, что они смогут — любоваться на светопреставление, не больше. Они не должны пересечься с кем не надо». Из этого мы сделали вывод, что теория варийцев и Ленусика о том, что руины — это портал, призванный открыть врата в мир Мейфу, причем к кому-то конкретному, а не на главную площадь перед министерством шинигами, верна, но вот откуда о нем знали Шалины, было не ясно. Одно стало понятно — камень сперли эти два деятеля, и мы решили его вернуть, но пока не знали, как.

Короче говоря, Ленка влюбилась в Бельфегора и стала официальной помощницей капитана Варии, который на ней фактически пахал и был сим фактом крайне доволен, возведя мою сестру в ранг лучшего друга, на которого всегда можно опереться, наорать и спустить всех собак, и который обязательно поставит его на место, но незлобно, поможет всем, чем может, выкладываясь на все сто, и устроит спор, после которого довольны останутся обе стороны. У них было абсолютное взаимопонимание, и я даже порой жалела, что она не в Суперби влюбилась, а в этого тирана, у которого на уме вечно было не пойми что. Маня же с головой погрузилась в выполнение планов мафии, выплескивала раздражение на тренировках с Хаято, по вечерам успокаивала нервы у себя в комнате, устраивая парады чудес с Франом, и постоянно создавала ловушки Дино, к которым он уже привык и даже стал куда менее неуклюжим, а если точнее, тот Дробящий Мустанг, которого мы видели, и тот, что появился на ферме — это было просто небо и земля, разные люди, и мне даже казалось, что где-то в кустах постоянно прячется Ромарио или кто-нибудь еще из семьи Каваллоне. С Бьякураном же у Мани сложились довольно странные отношения: она всё так же спокойно с ним болтала и, казалось бы, сняла с него все подозрения, но к вопросам бизнеса подпускала лишь частично, не давая заглянуть в свой ноутбук, ведя переговоры с «поставляемыми» им клиентами только с Дино и не выдавая Джессо никакой информации о подробностях контрактов. Он делал вид, что не обижается, и продолжал окучивать новых клиентов, но Хибари-сан посоветовал Маше свести его участие в этом к минимуму и воздержаться от поспешного заключения контрактов с теми, кого приведет Джессо, и, что интересно, Маша послушалась и намеренно затягивала переговоры с людьми, приводимыми Бьякураном, самолично или с помощью Дино ища тех клиентов, договор с которыми не вызвал бы никаких подозрений. В конце концов Бьякуран встал на позицию «одного человека окучу, приведу к вам, дождусь, пока вы заключите с ним контракт, и только после этого пойду окучивать второго», и всех это устроило. Что интересно, подобное положение дел устраивало даже самого Зефирного Снеговика, и он не пытался обвинить Машку во всех смертных грехах и призвать к ответу за недоверчивость, потому как говорил, что это бодрит и заставляет работать усерднее, доказывая каждый раз, «что он не верблюд», говоря чисто по-русски, а не по Мельфиоревски пафосно.

Вот так и коротали деньки мои сестры, а что касается меня… Если честно, я не верила, что кто-то из мафиози может быть замешан в передаче информации Шалиным. Возможно, я просто сентиментальная идиотка, но я просто не хотела допускать мысль о том, что кто-то из них может оказаться предателем. Я трудилась на ферме и тренировалась с Торнадо, как обычно готовила с Ямамото разнообразные блюда, которые точно не отказался бы есть наш мистер Пафос в диадеме, соревновалась с этим «мистером» в конкуре, причем с переменным успехом, помогала Саваде и Рёхею повысить свою самооценку путем ведения душеспасительных бесед, училась у Мукуро махать дубинкой и общалась с ним на тему иллюзий и его целей в жизни, причем он рассказал, что в бою с Деймоном Спейдом с легкостью уничтожил иллюзии товарищей потому, что никогда не воспринимает иллюзии как реальность, а вот реальных членов банды Кокуё он убить бы не смог. Точнее, он сказал, что если бы они его предали или начали устраивать бойни между собой, он бы их убил, но в ином случае у него бы просто рука не поднялась. Потому что, по его словам, они слишком многое вместе пережили, чтобы вот так запросто лишать их жизни из-за собственных амбиций. Я ему верила, верила во всем, сама не знаю почему. Наверное, потому, что когда мы оставались одни и говорили о том, что было для него важно, в разноцветных глазах была печаль, искренность и надежда на то, что его всё же поймут и примут, а потому я и впрямь перестала в нем сомневаться — не только из-за обещания, но и потому, что начала признавать его своим другом. Настоящим другом…

Был в моей жизни и еще один пункт, о котором я еще не упомянула, и имя у этого пункта японское, а отношение ко мне — чересчур странное. Я просто не понимала Хибари-сана! Когда я присоединялась к нему в его походах на реку до момента разглашения этого секрета Ленке, он был явно не против моего присутствия, но сам ни разу за все эти месяцы не попросил меня сходить туда вместе с ним. Он лишь отдавал мне приказы, как члену Комитета, но только когда я сама приходила, а пойти меня искать для того, чтобы куда-то позвать или попросить о помощи, для него было нонсенсом. Однако, при всем при этом, он частенько поджидал меня вечером в конюшне, и мы подолгу беседовали

на абсолютно разные темы, и в такие моменты мне казалось, что ему рядом со мной комфортно и спокойно. Каждый день перед ужином он ровно час тренировал меня в рукопашке, и я даже кое-чему научилась, он составил мне комплекс упражнений, которые я выполняла по утрам, чтобы накачать мышцы, которые были развиты недостаточно, он вообще обо мне заботился в своей скрытной и очень незаметной посторонним манере, но почему-то не хотел ни просить у меня помощи, ни полагаться на меня, и это удручало. В конце концов он раскрыл Ленке тайну заводи и перестал ходить туда, сконцентрировавшись на новом Дисциплинарном Комитете и восстановлении нашей фермы, и я практически потеряла возможность помогать ему хоть в чем-то, а мне, как самой последней идиотке, всё же очень хотелось быть ему нужной и полезной. Наверное, я совсем дура, но для меня это было и впрямь важно. А еще мне было немного грустно оттого, что, перестав называть меня «травоядным», Хибари-сан вообще перестал ко мне как-либо обращаться и так ни разу и не назвал меня по имени. Правда, что интересно, к концу октября мы стали «сталкиваться» на ферме по десять раз на дню, если он не уезжал в город, и это при том, что раньше могли вообще не пересекаться, если я не шла на реку. А еще он постоянно помогал мне и давал советы, подбадривал меня в своей особой манере и заставлял улыбаться рассказами о том, как они с Хибёрдом и Роллом «развлекались», устраивая игру в прятки, тренируясь и просто гуляя по Намимори. Они и впрямь заменили Хибари-сану семью, которой, как оказалось, у него не было — его родители умерли, когда он был еще подростком. Подробностей я не знала, и всё, что он мне рассказал: его мать была домохозяйкой, а отец — тем, кто управлял преступным миром Намимори и считал, что этот город — главное в его жизни, и ради его процветания не жалко ни умереть, ни отдать жизни жены и сына. Я старалась не затрагивать эту тему, потому что видела, что Хибари-сану больно об этом говорить, равно как и не просила позвать Ролла, потому что не хотела навязываться комитетчику и боялась, что он может послать меня куда подальше, сказав, что Ролл — его и только его, и делить его со мной, как Хибёрда, он не намерен. Откуда взялись слова о дележке няшной доброй канарейки? Всё очень просто: Хибёрд ко мне настолько привязался за это время, что частенько оставлял главу CEDEF трудиться, а сам прилетал ко мне и пел вместе со мной гимн Намимори и песню о дружбе, пока никого из людей не было рядом, ну, или просто чирикал, когда они были. Сначала Хибари-сан бросал на птичку ревнивые взгляды, но потом привык и абсолютно не расстраивался из-за того, что Хибёрд часто улетал от него ко мне, однако я всё же боялась, что он не захочет показать мне Ролла, и потому не просила призвать ёжика. Хотя увидеть его еще хоть разочек хотелось нестерпимо…

А еще у меня порой точно глюки начинались, потому что мне казалось, что Хибари-сан хочет сказать мне что-то важное, но в последний момент одергивает себя и уводит разговор в другое русло, и это меня несколько пугало — неужели я на нем настолько помешалась, что вижу то, чего нет?.. Хотя, если честно, наверное, так и есть, потому что он и впрямь стал для меня гораздо большим чем друг, первая любовь или даже просто «любовь» — весь мой мир вращался вокруг него, и это пугало куда больше этих странных то ли глюков, то ли реальных попыток Хибари-сана мне что-то рассказать. Короче говоря, не желая того, я влюбилась в него окончательно и бесповоротно, и как только он исчезал из поля моего зрения, чувствовала, что задыхаюсь от одиночества. А потому я с ужасом ждала того дня, когда его задание будет выполнено…

Ну да ладно, это всё мои тараканы в голове, лучше поговорим о чем-нибудь забавном. Например, о том, что с наступлением ноября наши мафиози приоделись в фирменные тулупчики племенного хозяйства «Заря», выдаваемые нами всем рабочим. Правда, некоторые особо пафосные личности отказались и заработали себе на нормальные куртки еще в начале осени, а именно: Хибари-сан, Бельфегор (ну кто бы сомневался?), Скуало, Мукуро, Бьякуран, Гокудера и, что интересно, Фран, хотя он был еще тем хомяком и свои кровные тратить отчаянно не желал (а может, просто не желал признаваться остальным, что пахал на ферме, как маленький трудолюбивый ослик — думаю, всё же именно эта причина и была главной в отказе Франи тратиться на куртку), и потому его (будем уж честными) уговорила поработать на благо фермы «в открытую» Маня, а в качестве благодарности купила парню нормальную куртку. Она вообще с ним носилась, как курица с яйцом, и я не уставала на них умиляться: создавалось впечатление, что Франя ее сыночек, право слово. Впрочем, когда Машке становилось фигово, положение кардинально менялось, и иллюзионист делал вид, будто он папаша моей нерадивой сестры, а она тихонько вздыхала от того, что ее лишают роли мамаши. Остальным же было глобально пофиг, что носить, хотя у Тсуны, например, деньги были — он ведь с самого начала работал на ферме и зарплату получал. Короче говоря, эти гаврики отказались покупать себе шмотки, а Дино заявил, что если надо будет съездить в город, он наденет свой наитеплейший зимний свитер, на который таки наработал, и свою куртку, а на ферме ему удобнее в тулупчике, выданном нами. Вот и пойми лидера известного мафиозного клана, заявляющего, что старенький русский тулуп лучше новой китайской куртки… Хотя он прав: тулупы куда теплее. Но в город в них не съездить по нынешним временам — тоже факт. А вообще, у всех мафиози к началу ноября уже были «карманные деньги», скажем так, и они запросто могли купить себе что-нибудь недорогое. Так, к слову сказать, теплые ботинки каждый из них себе всё же прикупил: мы на ферме теплую обувь работничкам не выдавали, только одежку.

Кстати, Фран отчебучил нечто невероятное — он заявил, что больше не хочет быть похож на лягушку и «вернул волосам естественный цвет», покрасившись в светло-русый и сказав, что именно такого цвета были его волосы до того момента, как Бэл-сэмпай ляпнул, что Фран — лягушка и обязан покраситься в зеленый. Маша тогда вынесла Принцу остатки мозга лекцией на тему: «Ты б парнишу еще зеленкой измазал, как при ветрянке, идиот непуганый», — но Бэл ее заигнорил и лишь сказал, что «лягушка — она и есть лягушка. Всё лучше, чем печеное яблочко», непрозрачно так намекая на то, что Фран и до знакомства с ним всякую фигню на голове таскал. Сам же Франя, пожав плечами, с пофигистичным видом заявил, что «подобные головные уборы спасают от стилетов всяких падших Принцев-садистов, так любящих обижать маленьких и беззащитных иллюзионистов, не умеющих ни драться, ни ловить эти самые стилеты на подлете». Бэл на эти слова маньячно зашишишикал и, сверкнув улыбкой настоящего садюги и пятью стилетами, заявил: «Если шапки нет, можно и в спину метнуть», — а Франя с пофигистичным видом ответил: «Ах, я буду плакать от Вашей извращенной жестокости, фальшивый Принц. Кыш-кыш, не подходите ко мне, не то я заражусь вашим садизмом, а я парень мирный!» Не вынесла душа поэта издевательств, и Бэл таки в «хрупкого иллюзиониста» ножички метнул, но, что интересно, не попал, потому как они врезались в появившийся перед Франом щит в виде шапки-лягушки, которая затем с громким хлопком исчезла, а ножи рухнули на пол, и Франя с пофигистичным видом пошлепал к себе в комнату, заявив: «Принц не только фальшивый, но и косой». Спасло парня от немедленного превращения в кактус то, что Ленка схватила Бэла за руку и состроила просительную моську, заявив: «Бэл, Гении на дураков не обижаются». Маня же после этой сцены была на седьмом небе от счастья, распевала какие-то странные песни собственного сочинения и хвалила Франа до тех пор, пока он ей не сказал, что если она не прекратит, он наденет Лягуха и снова начнет говорить о себе в третьем лице. После этого Манька вмиг прекратила доставать иллюзиониста и всех окружающих, но сиять, аки медный пятиалтынный, перестала лишь где-то через неделю после той эпичной сцены бунта рабов, восстания Спартака, революции тысяча девятьсот семнадцатого года — нужное подчеркнуть.

Вот так мы и дожили до четвертого ноября — Дня Народного Единства, официального выходного, последнего праздника в году, на время которого рабочие получали халявный отдых. Праздновать решили с размахом: с самого утра Манька проявила чудеса организаторского искусства и припахала почти всех мафиози к готовке, за исключением Хибари-сана (она его просто не застала в его комнате — он свалил куда подальше еще до того, как она проснулась, хоть и любит поспать, потому как дела для него всё же превыше всего) и Мукуро, которого Маня просто терпеть не могла и не хотела портить себе настроение препирательствами с ним. В результате, мы все после завтрака принялись за подготовку праздничного ужина, а затем разбрелись каждый по своим делам. Когда мы с Ямамото ваяли незамысловатый легкий обед, на кухню влетел счастливый до безобразия Рёхей, подбежал к столу, шваркнул на него пергаментный свиток и возопил: