Спасите, мафия!
Шрифт:
— Нет, конечно! — рассмеялся Принц и уселся слева от меня, повесив куртку на спинку стула. — Но мышцы и впрямь размяли и прогрели очень качественно.
— А за что же ты Игорю отомстил? — озадачилась я, зная, что Бельфегор ничего не делает просто так.
— За то, что он хлестнул Принца по пяткам, — усмехнулся Бэл, а сидевший справа от меня друг семьи покосился на него, как на врага народа. — Принц предупреждал: хоть одно лишнее движение, не направленное на адекватную парку, и он будет мстить. А Принц всегда держит слово!
— То есть, по сути, он сделал пакость, а ты его за это наказал, — вынесла
— О да, — расплылся в довольной лыбе Бэл, — потому что иначе подданных не заставить служить так, как надо!
— Пойду я отсюда, а то несварение начнется, — подал голос Игорь и, прихватив тарелку с едой, помчался к себе. — Тут ведь у некоторых такой явный бзик на свой царственности, что кусок в горло нормальным, адекватным людям не лезет!
— Что есть «норма», и кто ее установил? — бросила я Игорю вслед, но он не ответил, а я заявила непонятно кому: — Бэл, как и я, куда адекватнее тех, кто мелко мстит исподтишка и прячется за чужие спины от праведного гнева.
— Ши-ши-ши, рад что Принцесса это понимает, — довольно изрек Принц, а на кухню заползли остальные пострадавшие от пара. Мечники вполголоса что-то обсуждали, а Суперби с влажными волосами, цвета стали, поправлял протез. Что-то мне как-то нехорошо…
— Скуало, ты как? — немного нервничая, спросила я и была удостоена ответа не по теме:
— Теперь твоя сестра, надеюсь, больше не будет открывать рот, чтобы сказать, будто капитан Варии не способен перенести какую-то ерунду!
— Это когда это я такое говорила? — возмутилась Мария.
— С утра! — пуще кобры (или Бэла) зашипела я.
Скуало сел на место Игоря справа от меня, а мы с сестрой начали спорить, выясняя, подначивала она меня и моих друзей или нет. Ужин прошел довольно успешно, Гокудера, правда, был очень хмурым, а вот Ямамото с Рёхеем веселились во всю, и боксер даже сказал, что обязательно еще раз сходит в баню. Больше его подвиг повторить никто не захотел. Вечером мы разошлись по своим комнатам, и я была осчастливлена научной беседой с влажноволосым мечником, явно после парки пребывавшем в состоянии, близком к нирване: он не орал и был подозрительно мирным и разомлевшим. Просто сидел в креслице и лениво, словно нехотя, обсуждал со мной символику. Наконец я не выдержала и сказала:
— Иди спать уже! А то сейчас прямо здесь отрубишься!
— Я не собираюсь «отрубаться»! — как-то очень вяло, хоть и громко, возмутился Суперби.
— Тогда отрублюсь я, — хмыкнула я, решив-таки его прогнать, но всё же не смогла не спросить: — Скуало, а как прошло? Ну, рука… Я забыла предупредить, извини.
— Ничего, — отмахнулся мечник без меча. — Подумаешь, какой-то мусор узнал. Это не самая большая тайна. Зато теперь твоя сестра не сможет говорить ерунду!
— Это да, — кивнула я, а мечник встал, потянулся и пошел на выход. — Красивых снов из копилки Гипноса тебе!
— И тебе, — отмахнулся мужчина, но в дверях затормозил и добавил: — Какого-нибудь сна про бой! Так, чтобы захватывало!
— Ты хочешь мне присниться? — скептически выгнула бровь я.
— Врой! Нет! — о, а вот и привычная активность гражданчика Акулки.
— Ладно, ладно, поняла, — перебила его я, не желая, чтобы он расходился, и Варийский громкоговоритель, ворча, уполз к себе. Я вяло подумала, что, к сожалению, мне всё
Конец POV.
Порой сны реальнее яви. И этот был точной копией старого воспоминания, воспроизвести которое в памяти абсолютно точно Елена Светлова не смогла бы. Вот только, уничтожив возможность вспомнить, человек не избавится от напоминаний, стучащихся в его разум по ночам…
Женщина с длинными черными волосами волокла за руку девочку лет двенадцати, угловатую, болезненно-худую, с огромными, полными ужаса синими глазами. Босые ноги ребенка отчаянно упирались в холодную землю, но с губ не срывалось ни звука. Она не пыталась ни вырваться, ни позвать на помощь, ведь убежать она всё равно не сможет — женщина сильнее, а крик… Никто не придет. Никто не поможет. Никто не спасет…
Женщина, внешне удивительно похожая на девочку, была абсолютно спокойна, а на губах ее играла надменная усмешка. Причинить боль? Это просто. Для этого не надо прилагать много усилий, да и сильным быть не надо. Ведь по-настоящему сильный никогда не обидит слабого… Синие глаза ее переполняло отвращение к ребенку, которого она тянула к небольшому амбару, а в сумерках отчетливо слышалось конское ржание.
Звуки. Запахи. Чувства. Всё это не имело значения, теряясь перед острым ужасом, ножом вспарывавшим душу девочки, перед глухой паникой, зашивавшей ее уши, перед безучастной безысходностью, заставлявшей ребенка всё же подчиниться. Потому что иначе быть не может. И девочка это знала точно, потому что иначе никогда не было. Только для нее, ведь другие люди — они другие, и их никогда не волокли по еще сочной, живой траве босиком, чтобы оставить на ночь в амбаре лишь за то, что она опять разбила два яйца…
Амбар встретил палача и жертву молчанием и высокой спортивной мужской фигурой у двери. Брюнет с презрением посмотрел на девочку и усмехнулся. Жестоко. Беспощадно. Надменно. Мусору нет места в этом мире, даже если этот мусор — его биологическая дочь. Даже если жена, которую он, кажется, любит, родила этого ребенка. Потому что девочка ущербна. А у них не может быть больного ребенка. Вот только кто был болен на самом деле?..
Увидев отца, ребенок сжался и начал упираться еще сильнее, но ее втолкнули в амбар и положили на лавку, стоявшую там специально на такой случай. Отец снял со стены хлыст, а мать встала рядом с дочерью и спросила мужа:
— Дорогой, как думаешь, может, стоит сегодня быть помягче? Мария начала задавать вопросы. «Почему вы меня не бьете, а сестер — постоянно?» Боюсь, она может понять.
— Она не поймет, она глупа, — усмехнулся мужчина. Хлыст рассек воздух и врезался в землю. Щелчок. Но девочка даже не вздрогнула, услышав этот звук. И не потому, что она не воспринимала звуков — просто она привыкла к боли…
— Мария не лучше их. Она абсолютно такая же. Никчемное существо, — безразлично продолжил мужчина, с презрением глядя на спину дочери, затянутую в черную майку. — Они лишь наш эксперимент. Я никогда не хотел детей, ты тоже, дорогая. Проблема в том, что наше истинное детище — ферму — не на кого будет оставить, когда мы умрем.