Спасите, мафия!
Шрифт:
А вот я как-то нехорошо себя почувствовала: неужели мои чувства к Принцу так очевидны? Если да, то почему он, Гений, не видит этого и считает, что у него всё еще есть конкуренты? А может, он всё видит, но не чувствует того же, потому и молчит, а слова о конкуренции — это вообще нечто из другой оперы? Я решила не мучиться догадками и уточнить у сестры, что та имела в виду, а потому, прервав их сюсюканье, спросила:
— Маша, а что ты имела в виду, когда сказала, что Бэл мне очень дорог?
— Что ты в него влюбилась по уши, — фыркнула моя прямолинейная сестра.
— Маш, ну что ты… — проворчала Катя и, оторвавшись от сестры, подошла ко мне, если честно,
— Ленусь, я понимаю, что он тебе очень нравится — ты ведь всегда ему улыбаешься, ловишь каждое слово, каждый жест. Потому мы так и подумали, ты только не обижайся, ладно?
Я давно привыкла, что Катерина со мной общается, как с ребенком, потому что очень боится задеть мои чувства, а потому на ее тон а-ля «доченька, послушай мамочку» внимания не обратила. Но вот ее слова меня, если честно, расстроили, и я пробормотала:
— А он? Как думаешь, он что-нибудь ко мне испытывает? Он сегодня сказал: «Слишком много претендентов. Принц не любит присутствия конкурентов, которых не может устранить», — когда я сказала, что мне важны лишь он, Суперби и вы.
Девчата переглянулись, и Катя осторожно сказала:
— Лен, глаза — зеркало души. Если глаз не видишь, сложно что-то сказать. Он ведь всегда так маньячно усмехается, что и по его выражению лица нельзя ничего определить… Но, судя по его поведению, он тобой очень дорожит — это я могу точно сказать. Ты ему важна, но вот как кто — я не знаю, слишком он скрытный. Хотя слова о конкурентах заставляют думать, что твои чувства взаимны.
— Но если все уже поняли, что я его… ну… — я запнулась и, решив пропустить опасное слово, продолжила, теребя в руках край черного свитера: — Почему тогда он этого не видит и говорит о каких-то конкурентах? Он же должен понимать, что он мне куда важнее. Извините.
— Извиняем, — усмехнулась Маша и села на кровать справа от меня. — Но я думаю, что как раз в этом всё и дело. Бельфегор всё же, теперь уж ты меня извини, привык не просто быть главным, а быть самым главным, несмотря на то, что подчинялся Занзасу, — я поморщилась при звуке имени самого ненавистного мне человека из всей Реборновской компании, а Маша продолжила: — По сути, он мало того, что принц, так еще и обожает контролировать жизни людей, играет ими. И тут вдруг в него влюбились, но говорят, что он важен, перечисляя его в одном ряду с его капитаном, которому он вынужден подчиняться, и какими-то двумя глупыми бабами, которые ему, как он мыслит, не ровня. Прикинь, как обидно? Он, привыкший руководить судьбами людей, вдруг не главный, а лишь один из четырех. Это ж ой как сильно бьет по его завышенному эго.
— Ни фига оно не завышенное, — надулась я. — Бэл и правда лучше всех!
— Ладно, ладно, — закатила глаза Маша. — Для тебя — лучше всех. Ну и прикинь, как он расстроился?
— Думаете, он знает, что… ну… — я снова запнулась и выкрутилась на этот раз иначе: — насколько важен мне, но хочет быть еще важнее, хочет быть самым главным в моей жизни и потому молчит?
— А ты разве не видишь, — улыбнулась Катя, — что он всеми силами старается привлечь твое внимание? Начиная с поездки в город первого сентября, он делает всё, чтобы тебя защитить от любых неприятностей, а с конца сентября вообще постоянно пытается оградить тебя от чужих «посягательств» — он только Суперби позволяет с тобой наедине оставаться, а в остальное время, если ничем не занят, ходит за тобой, как привязанный. Впрочем, у него ведь никогда не было друзей, как я поняла, потому мы можем и ошибаться, и это лишь его
— А как показать? — пробормотала я, глядя на Катю с такой надеждой, словно ждала, что она мне сейчас эликсир счастья выдаст. Ну а что? Готовит всё время? Готовит. Котел есть в кладовке? Есть. Чем не ведьма?.. Добрая.
— Не знаю, — пробормотала она. — Может, попробуешь ужин приготовить? Но не на всех, а только для него?
— Скуало обидится, — поморщилась я, не желая расстраивать друга.
— Тогда пригласи его на прогулку, — улыбнулась Катя. — И покажи самые любимые места на ферме. Расскажи то, что еще никому не рассказывала: как мы жили в лесу две недели, например. Просто покажи ему, что он особенный, своим отношением: не говори, что он дорог тебе так же, как мы, почаще бывай с ним наедине, приглашай поучаствовать в важных для тебя мероприятиях, дай почитать любимые книги, которые обычно никому не даешь… Такие мелочи тому, кому ты не важна, не бросятся в глаза, а вот если он тебя любит, он заметит их и оценит.
— Спасибо, — улыбнулась я краешками губ и мысленно начала строить планы с пунктами и подпунктами на тему «как показать Бельфегору, что он особенный, и я не равняю его с сестрами и своим команданте».
— Не за что, — улыбнулась Катя в ответ и встала. — Это вам спасибо, девочки, что поняли.
— Да ладно, — фыркнула Маша, — что ж мы, нелюди какие, что ли? Если любишь, борись за свое счастье до самого конца, несмотря ни на что, а мы тебя всегда поддержим. К тебе, Лен, это тоже относится, — добавила она, обернувшись ко мне.
— Ладно, — вяло протянула я, а Катя радостно кивнула и заявила:
— Я обязательно буду бороться. Но если есть шанс, что мы сможем остаться здесь, мы останемся. Пойду скажу ему…
— Не сможешь, — перебила Маша сестру. — Ты нас так упорно тянула наверх, что не заметила, как он в холл вышел и одеваться начал. Так что, скорее всего, «никого нет дома».
— Ну, я всё равно проверю, — пробормотала Катя и убежала, снова сказав нам из дверей: — Спасибо, девчат.
— Иди уже, — фыркнула Мария, а я глубокомысленно изрекла:
— Любовь — страшная штука. Она меняет людей до неузнаваемости.
— Кто бы говорил, — хихикнула Маша и добавила: — Но знаешь, твой Принц и правда ведет себя с тобой на удивление мирно и дружелюбно. Даже не пытается стилетами закидать, хотя других он в дикобраза может превратить запросто.
Я подумала, что Маше лучше не знать о наших с ним сафари, и пробормотала:
— А что, если любишь, не сможешь причинить боль?
— А ты бы смогла в него стилет воткнуть? — фыркнула Мария, и я призадумалась, а затем кивнула и сказала:
— Смогла бы. У Бэла очень высокий болевой порог, да и вообще, если честно, я не считаю физическую боль каким-то нонсенсом. Если бы было нужно, я бы это сделала.
— А кому нужно? — хитро спросила Маша.
— Ну… Ему, — растерянно ответила я. — Кому же еще?
— А если бы это только тебе было нужно? — уточнила Мария, а я, уставившись в пол, снова призадумалась, взвешивая все «за» и «против», и, наконец, пояснила:
— Если бы это было очень важно, и я знала, что это, в целом, не принесет ему никаких неприятностей, кроме физической боли — то есть ни шрамов, ни потери работоспособности, пусть даже временной, ни душевной боли, то есть с его согласия всё бы происходило, и притом этот поступок был бы очень важен для меня в силу каких-то обстоятельств, я бы смогла это сделать.