Спаситель Кремниевой долины. Как я защищал стартапы от бюрократов

Туск Брэдли

Но все хорошее когда-то заканчивается. Потому что те же самые выборы привели в сенат самый страшный ночной кошмар Чака, а именно – Хиллари Клинтон. Как известно, из клинтоновского Белого дома Хиллари прямиком направилась в Нью-Йорк, баллотироваться в сенат.

В то время как большинство штатов отказывались от политических авантюристов, в Нью-Йорке было принято решение об избрании посторонних (Бобби Кеннеди прошел в сенат США в 1964 году, Майк Блумберг приехал из Массачусетса). У ньюйоркцев на этот счет особое мнение: «Конечно, каждый хочет быть жителем Нью-Йорка. А кто бы не захотел?»

Партия проложила путь для выдвижения Хиллари, ни один грозный республиканец не активизировался, чтобы бросить ей вызов, и она на полных парах въехала

в сенат – технически как младший сенатор от штата Нью-Йорк (Пэт Мойнихан только что вышел на пенсию, после чего Чак стал старшим сенатором штата), но по факту еще и как самая известная личность в конгрессе.

Если кто-то становится сенатором от вашего собственного штата и при этом совершенно запросто может получить больше прессы – легко, без пятидесяти ваших воскресных пресс-конференций… Да, это, пожалуй, худшее, что может случиться. Чак чувствовал себя отвратительно.

5. Когда все идет не так, надо искать консенсус

По прошествии времени – имеется в виду очень долгого времени – Чак и Хиллари научились ценить друг друга. Чака злило, что Хиллари так запросто получает все, чего он добивался всю жизнь упорным трудом. Но, после того как они действительно хорошо узнали друг друга, они поняли, что у них много общего. Оба очень, очень умные. Оба трудолюбивые и исключительно честолюбивые. Оба придерживались центристских взглядов, за исключением тех случаев, когда их внезапно склоняло влево или вправо. И хотя их мотивации были сложными (и, вне сомнения, абсолютно чистыми), оба безгранично верили в возможность государства помочь людям. Но поначалу они буквально ненавидели друг друга.

В оправдание Хиллари и ее команды надо заметить: они пришли в сенат без ненависти к Чаку. Он был один их многих. Она – звезда. После добрых двадцати с лишним лет выцарапывания себе места в сенате, бесчисленных благотворительных акций и пресс-конференций Чак все-таки добился своего. А быть старшим сенатором США от штата Нью-Йорк означало, что вы можете рассчитывать на такое внимания к своей особе, какого только пожелаете.

Если только младший сенатор, по случаю, не самая знаменитая женщина в мире.

Поскольку большую часть времени ничего важного в сенате не происходило, два клана противостояли друг другу почти весь 2001 год, подобно кружащим по рингу боксерам-тяжеловесам. При этом Чак наносил внезапные удары, а Хиллари просто желала ему поскорее убраться. Мы занимались привлечением прессы, каждый день предлагая лишенные всякого смысла проекты [9] . Хиллари вошла в доверие к пожилым седовласым сенаторам Гарри Бердоу и Джону МакКейну в попытке создать двухпартийный список и работать с прессой вместе с ними.

9

Основным информационным поводом у нас была, конечно, воскресная пресс-конференция, и временами мы придумывали «что-то погорячее». А именно, направляли письмо протеста какой-нибудь корпорации, а затем созывали пресс-конференцию, чтобы обсудить это письмо. Понятно, что никто из атакуемых компаний на «разборку» не приходил – в этот день они не работали, а посему отвечали лишь вялыми письменными возражениями, и контроль над информационным пространством оставался за нами. Впрочем, я стал замечать, что все чаще от них приходит ответ: «Мы не получали ваше письмо». Они были правы. Протест придумывался за протестом, но все это было настолько бессмысленно, что я попросту забывал отсылать почту. В конце концов, мне пришлось приклеить на экран желтую бумажку с надписью: «Не забудь отправить письмо».

А потом наступило 11 сентября. Во многих аспектах все изменилось. Но в некоторых не поменялось вообще ничего. 10 сентября на Лонг-Айленде мы проводили пресс-конференцию по вопросу нехватки продовольствия. Той ночью Чак вернулся в Вашингтон. Я же планировал

остаться в Нью-Йорке, чтобы убедиться, вышел ли в «Ньюсдэй» репортаж о конференции, а на следующий день уже отправиться в Вашингтон.

Я сидел в нашем нью-йоркском офисе. В новостном блоке на экране мелькали кадры; рассказывалось, что небольшой самолет врезался в Мировой Торговый центр. В тот момент все это еще не казалось чем-то серьезным. Я позвонил Чаку, дабы убедиться, что он слышал об этом; он велел мне держать руку на пульсе и отправился на очередную встречу.

Через несколько минут стало окончательно ясно, что произошло. Я перезвонил Чаку. Он уже знал все. Голос у него был такой, какого раньше я никогда не слышал. Обычно в нем звучали гнев или досада, ярость или энтузиазм. Сейчас – лишь глубокое потрясение. Я позвонил Харпер в ее офис МоМА. Она еще ничего не слышала. Я стал перечислять, что подверглось атаке – Торговый центр, Пентагон – и на Белом доме умолк… Моя жена была в таком шоке, что не могла сказать ни слова.

Департамент полиции Нью-Йорка велел нам покинуть здание (лифтерша вопила, что главная мишень здесь – Чак, что из-за него все могут погибнуть и мы не должны больше сюда возвращаться). Несмотря на то что тревожные сигналы появлялись и раньше (такие как атака на эсминец USS Cole или попытка бомбардировки Торгового центра), до нынешнего момента казалось, что все мы полностью защищены, даже неуязвимы. Теперь это чувство ушло в прошлое.

Мы покинули здание, и я не знал, что делать. Стоял на Третьей авеню, смотрел то на север, то на юг, не представляя, куда идти и что предпринять. Дошел до дома моих родителей в десяти кварталах и попытался поработать там, но в тот день внимание прессы к сенатору ни для кого не представляло особой ценности, даже для самого Чака (к чести для него, его в этот момент волновали только судьбы тех людей, кого трагедия коснулась напрямую; я даже не смог подтвердить его участие в программе «Встреча с прессой»). Почти весь день, как и все, я провел у телевизора. Наблюдать за происходящим и одновременно находиться в эпицентре событий – в этом было что-то сюрреалистическое.

На следующее утро Чак и Хиллари вернулись в город на военном самолете, и мы присоединились к длинной процессии, включавшей президента Буша, чтобы посетить «Граунд Зиро».

Ничего подобного там никогда не наблюдалось.

Кортеж из более чем ста военных автомобилей. Истребители F-16, патрулирующие с неба. Кругом военные; снайперы на крышах зданий по всему периметру Манхэттена.

Мы вошли в защищенный периметр, и, поскольку от момента атаки нас отделяли всего двадцать четыре часа, казалось, эта часть Манхэттена недвижно застыла во времени. Прошли мимо киоска с кофе – перевернутого, но совершенно целого. Пыль и мусор, которые будут загрязнять воздух Манхэттена еще несколько месяцев, кружились у нас над головами. Несмотря на присутствие президента, мэра, губернатора, обоих сенаторов и других официальных лиц, чье появление обычно сопровождалось большой шумихой, вокруг стояла удивительная тишина.

Мы добрались до «Граунд Зиро», и я потерял Чака из виду. Но это уже не имело значения. Мы пришли сюда не ради шоу для СМИ, а ради того, чтобы выслушать людей, помочь им. Заговорил президент, и я с удивлением обнаружил, что стою всего шагах в восьми от него. Ни на одних выборах я не голосовал за Буша-младшего, но в ту минуту рядом со мной находился настоящий лидер, сильный, уверенный, властный. Вот он забрался на бронетранспортер, произнес предупреждение Усаме бен Ладену, обещая возмездие, и сообщил волнующейся толпе, что весь мир скоро узнает, каков будет наш ответ террористам. Даже невзирая на то, что последовавшая война стала невероятной трагедией, в тот момент Джордж Буш-младший вел себя как главнокомандующий. Не играло роли то, что Буш – республиканец, а мы – демократы, не имели значения наши расхождения практически по каждому вопросу. Перед нами стоял наш президент, и по крайней мере там и тогда он поступал верно.