Спаситель мира
Шрифт:
— Есть тут солевой путь. Он верст на двести короче тверского. Только наезжен плохо, — спокойно ответил возница.
Самарин почувствовал, что ни голосом, ни лицом гур не выказал никакого смущения, он держался с хозяином как равный с равным.
— Наезжен плохо — не беда. Мы не на скачках. Сани кое-как пройдут, а то, что короче, это в радость… Но как насчет разбоя? — поинтересовался купец.
— Это как везде, — отозвался возница.
— А ты без боязни, — упрекнул Самарин. — Тебе-то терять нечего, я свое не один год наживал, В рыбицу немалые деньги вложил. Мне разбой страшен.
— Решать
— Ладно, сворачивай на новую дорогу. Поведешь обоз. Дойдем без блуда — с меня червонец. Вставай вперед обоза.
Через две версты Сабсан свернул обоз с Волги, и они въехали в лес. Дорога заметной просекой тянулась вглубь.
Часа через три въехали в небольшое сельцо. Крестьяне спали, злые лохматые псы обступили обоз и с громким лаем пытались цапнуть возниц за ноги. Когда собаки совсем разошлись, Сабсан спрыгнул на снег и поднял руку. Собаки вмиг смолкли и, поджав хвосты, разбежались по дворам.
— Ты что, собачий язык знаешь? — удивился Самарин. — Что ты им сказал?
— Успокоил, и все, — пояснил возница.
В избушках начали зажигать лучины и свечи. Наконец появились и жители.
Самарин сторговался о постое. Возницы распрягли лошадей, задали им сена и овса.
Купец и Степан договорились спать в одной избе, принадлежащей крепкой бабе Матрене. Оставшись вдовой с тремя детьми, Матрена содержала хозяйство в чистоте и порядке.
Баба растопила печь. Рубленная топором мерзлая осетрина распространяла по избе аппетитный запах вьюжки. Самарин полез было в свой походный сундучок за крепкой настойкой, но хозяйка поставила на стол полную четверть прозрачного первачка. Степан нетерпеливо поглядывал на свою, пока пустую, кружку, когда в избу тихо вошел Сабсан и знаком позвал Самарина в сени.
— Пока не захмелели, хочу кое-что сказать, — шепнул гур купцу.
— Что приключилось? насторожился Самарин.
— Пока ничего, но подумай сам: шесть дворов, и везде вдовы, а в сараях свежевыделанные шкуры. Конюшни с конским духом, а лошадок нет. Боюсь, что . наши гостеприимные вдовушки напоят нас, положат спать, а там, глядишь, их мужья и воскреснут. Уж не в разбойничий ли скит мы стали на постой?
— Что же делать? — испугался купец.
— Вина не пить. Быстро поужинать и в дорогу, — шепнул Сабсан и вышел.
Огорченный Степан тяжело попрощался с возможностью «согреть душу», но, поняв серьезность положения, вздохнул и пошел по дворам предупреждать возниц.
Быстро отужинав, не притрагиваясь к чаркам, обозники запрягли коней и ночью тронулись в путь. Молча, неодобрительными взглядами провожали их хозяйки, хотя Самарин за постой расплатился сполна.
Версты три тихо ехали лесом. Самарин дал пистолет Степану, а сам сжимал иноземный наган. Но постепенно чувство опасности стихало и появилось сомнение, не зря ли гур сорвал их с теплой ночевки. Причем эти сомнения тем больше росли, чем дальше отходил обоз от деревушки. Сани хозяин на всякий случай пустил в центре обоза и теперь на узкой лесной дороге мог двигаться с той же скоростью, что и остальные. Его отдохнувший вороной нервно перебирал ногами, тоскуя от неволи и медленности своего шага.
Темный лес обступал со всех сторон. Ветви иных елей почти дотрагивались до шапок
Казалось, тот еле прикасался к нападавшему, а лиходей сразу падал и больше уже на ноги не поднимался. Не прошло и нескольких минут, как все разбойники оказались на снегу. Кто-то из них стонал, кто-то не подавал признаков жизни.
Степана подняли, перевязали. Нож пробил легкое, но сердца, видать, не задел.
Пока возницы убирали лежащее на дороге дерево, Сабсан обнаружил за елками сани, запряженные мохнатым жеребцом. В них хранились ружья и веревки. Сабсан вывел жеребца на дорогу, перенес ружья и веревки в возок Самарина, погрузил в сани стонущие тела разбойников и сильно хлыстнул жеребца. Тот поволок тяжелые сани в сторону деревни. Поверженных оказалось девять. Ровно по числу изб.
А обоз двинулся дальше в путь. Самарин правил сам. На хозяйском месте дремал раненый Степан. Самарин ехал и думал, как ему наградить Сабсана.
Червонец теперь дать точно придется, но, пожалуй, этого мало. Одни трофеи стоили куда дороже. «Одарю его собольей шапкой, и еще медвежью шубу отдам. Она уже свое пожила, а гуру еще послужит. Больно куцый у него зипун», — решил Самарин и, радуясь своей доброте и удачному концу баталии, незаметно задремал.
Конь покорно тащил сани в середине обоза. Деваться ему было некуда…
До Петербурга караван добрался без приключений. Гур получил обещанный червонец и наградную шапку. Медвежью шубу купец пожалел.
Закончив дело, Сабсан заглянул в трактир на Сенной. Трактир этот посещали извозчики, и гур подсел к трем бородатым мужикам. Извозчики оглядели его с ног до головы, и тот, что был постарше, спросил:
— Татарин?
— Гур, — улыбнулся Сабсан.
— Про таких мы и не слыхивали, — удивился мужик.
— Гур — это почти китаец, — пояснил Сабсан. — Что, и китайцев в городе белого царя нет?
— Китайцы есть, — обрадовались бородачи.
К концу трапезы Сабсан знал адреса всех китайцев Петербурга и, расплатившись, тут же двинул к одному из них.
Ван Си Кин в коротком шелковом халате медленно обходил свою вотчину, вглядываясь в клубы пара, не ленится ли кто-нибудь из его работниц. Хозяин небольшой китайской прачечной жил в столице империи пятый год и берег репутацию своего заведения. Тщательно проверив ход дела, он вернулся в кабинет, отделенный от работниц прозрачной шелковой ширмой, и уселся на ковер возле маленького инкрустированного темным деревом столика для игры в нарды. Ван Си Кин играл сам с собой, сосредоточенно передвигая фишки и подбрасывая игральные кости. Результат каждого хода он старательно записывал на специальном листе розовой тушью. Этот человек во всем любил порядок, и досуг не был исключением.