Спасительная любовь
Шрифт:
— Ты скоро сам вспомнишь, — сказала она. — Очень похоже на то.
— Нет! — Он закрыл глаза и прижал к ним ладони, пытаясь избавиться от картин, которые всплывали в его памяти. Его мир вдруг перевернулся, воспоминания лгали. Он даже не знал, о чем спрашивать.
И он решил атаковать.
— Насколько ты похудела?
Он открыл глаза и увидел, что она застыла, прижав стиснутые руки к груди.
— Я не знаю. На стоун, может быть.
— Может быть, на два. Почему? И с какой стати ты носишь это отвратительное платье?
Она пожала плечами:
— Думаю, совсем немного.
Он сделал ей больно. Он видел это по ее глазам. Он никогда в жизни не обижал Ливви. Но если это так, кто такая Мими?
Должно быть, он сказал это вслух, потому что Ливви вздрогнула.
— Так ты вспомнил ее? — спросила она. Он потрясенно смотрел на Оливию.
— Ты не удивлена.
Она не отвела глаз.
— Когда у тебя была высокая температура, ты часто звал ее.
— Но это абсурд. Я не знаю никого по имени Мими.
С грудями, которые хотелось воспевать. С задорной улыбкой, которая была открыта всему миру. Ему снова что-то привиделось. Что с ним происходит?
— Мне кажется, ты знаешь ее, — сказала Оливия и села на стул у кровати. — Расскажи, что ты вспомнил.
Только сейчас Джек заметил, как сильно она сжала руки.
— Нет. — Он снова потер лоб, как если бы хотел стереть всплывающие в памяти картины. — Это невозможно. Я бы никогда… никогда…
И все же он испытывал стыд и чувство вины. Ему очень хотелось вернуть это смеющееся юное лицо.
Но он не собирался говорить об этом Оливии. Словно услышав его, она вздохнула.
— У нас с тобой кое-что произошло, — произнесла она бесцветным голосом и отвернулась. — Ты на какое-то время… уезжал.
— Как долго меня не было?
Она пожала плечами, так и не взглянув на него.
— Некоторое время.
Остальное он прочел по ее виду. «Достаточно долго, чтобы повстречать Мими, кем бы она ни была».
— Что ты помнишь из сражения? — спросила Оливия, и лицо ее при этом осталось странно неподвижным, отчего он почувствовал себя еще хуже.
Он вспомнил, что на нем была французская форма, что он слышал, как грохотали пушки и раздирали воздух выстрелы тысяч мушкетов. Еще там были лошади.
— Пушки, — вымолвил он, не в силах сказать правду. — Большие пушки. Я что, был с гусарами?
— Не думаю.
— Что ты хочешь сказать? Я должен знать. Я оказался здесь. Как я попал сюда?
— Тебя нашел и доставил к нам Чемберс.
Он обхватил себя руками.
— Хорошо, какой на мне был мундир? Она заговорила не сразу.
Пожала плечами.
— Когда ты попал к нам? Лейб-гвардейский.
— Лейб-гвардейский? Не говори чепухи. Я никогда не служил в лейб-гвардии. Если мне и удалось в конце концов убедить отца отпустить меня, это мог быть только гусарский полк.
Она покачала головой.
— Я не знаю,
— И ты не узнавала? Кто-то ведь должен знать. Мой командир. Мои друзья. Найди Дрейка или Лиджа. Черт, спроси Джервейса.
— Нам сказали, что для тебя безопасней вспомнить все самому.
Он открыл было рот, но тут же закрыл. О Боже. Она не сказала ему, был ли на нем…
Он не мог даже думать об этом. Он снова видел себя, с улыбкой поправляющего те чертовы красные обшлага. Вот он надевает на голову кивер и, насвистывая, выходит из ателье Мими.
Острая боль пронзила его висок, он закрыл глаза. Нужно сменить тему.
— Чемберс, — сказал он, открывая глаза. — Спроси его. Да где он?
Она пожала плечами:
— Он ушел. Он больше не твой слуга.
Джек чувствовал, что лишился еще одной опоры в своей жизни.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Боюсь, этого я тоже не знаю.
Внезапно он разозлился. На Оливию. На себя. На злой рок, который уложил его в постель с отказывающейся работать головой.
Он хотел знать ответы на свои вопросы. Он хотел освободиться от обвинения в измене и не знал как.
— Расскажи мне о сражении, — попросил он. — Ты ведь можешь рассказать о нем?
Она кивнула. Снова опустившись на стул, она рассказала ему о битве, теперь получившей название битвы при Ватерлоо. Она рассказала о мужестве солдат, об ужасающей бойне и горах трупов, разбросанных, как цветы в бурю. В своем рассказе она упомянула Веллингтона и Аксбриджа, Блюхера, Наполеона и Нея и еще некоего Груши, как если бы Джек мог знать и его.
«Пожалуйста, Господи, скажи, что он не участвовал в бойне. Скажи, что он не пошел против всего, во что верил. Пусть найдется другое объяснение».
Внезапно почувствовав такое отчаяние, которого никогда не знал раньше, он потянулся к руке Оливии, чтобы найти поддержку в ее прикосновении. И отдернул руку. Он не имел права на утешение. Не сейчас. Пока не будет знать все наверняка.
Он взглянул на ее склоненную голову и вспомнил, как вспыхивали огнем ее волосы под лучами солнца, как она загоралась, охваченная страстью. Как открыто и радостно улыбалась. Раньше.
Что он сделал ей? Что произошло с ним самим?
— Как? — спросил он, и Оливия подняла на него глаза. — Как мне вернуть память?
Она, казалось, что-то искала в его глазах.
— Грейс завтра поговорит с доктором. Придется подождать. Ты был очень плох, Джек. Шансов почти не было.
Если бы она знала.
— Мои родственники, — спросил он, хватаясь за любую возможность, — они знают?
— Еще нет.
Он рассеянно кивнул. Он не мог предать свою семью. Собственное имя. Его родители слишком горды, и без того слишком обеспокоены судьбами его старших сестер. Но каково придется Неду и Джорджи? Он был их героем. Их наставником. А Мэдди и Мод, стоящие на пороге взросления? Он разрушит их жизни.