Спасительная любовь
Шрифт:
— Джек? — в голосе Оливии неожиданно зазвучала неуверенность.
Он покачал головой.
— У твоей подруги Грейс не найдется чего-нибудь от головной боли?
Оливия вскочила, приложила руку к его виску. Это прикосновение обожгло его, дыхание у него перехватило, лицо Мими стерлось. Он почти оттолкнул руку Оливии.
— Температуры нет, — сказала она. — Но головная боль может указывать на воспаление мозга. Не надо так тревожиться, Джек. Ты вспомнишь.
Он взглянул на нее и увидел неуверенность в глазах. Чего она боялась? Что такого мог он вспомнить? Может быть,
— Как ты оказалась здесь? — спросил он. — Не думаю, что я вел себя должным образом по отношению к тебе в последнее время.
Она сделала движение, словно собиралась дотронуться до него, но, совсем как он, опустила руку.
— Мне жаль, Лив.
Она гордо подняла голову.
— Не надо, Джек. Не извиняйся, пока не будешь знать за что.
— Я думаю, мне следует покончить с этим прежде, чем я узнаю, насколько плохо все было.
Ее лицо осталось неподвижным, ничего не выражающим, она встала.
— Я думаю, мне следует дать тебе порошок от головной боли.
Он кивнул — а что еще ему оставалось?
Оливия, не оглянувшись, вышла, и он почувствовал пустоту в груди. Что таилось в темных уголках его мозга? Что-то касающееся их двоих, что-то очень важное.
Неужели они настолько испортили свой брак? Мог здесь кто-то сказать ему, каким образом? Все, что он знал, — он развлекался с Мими, как если бы никто не ждал его дома. Как это могло быть?
Он все еще размышлял об этом двадцать минут спустя, когда вернулась Оливия со стаканом какой-то жидкости. Она держалась очень прямо, лицо ее было спокойно, как если бы она не слышала, как он говорил о любовнице. Она была мужественной, его Ливви. Она была стойкой, как солдат. И он нанес ей раны не менее болезненные, чем полученные им на поле битвы.
Она ошибается. Он готов просить у нее прощения прежде, чем узнает точно за что. Только вот простит ли она? Так что он взял стакан, выпил его содержимое и позволил ей помочь ему лечь на спину, хотя знал, что не сможет спокойно спать, пока не узнает, как он оказался в Бельгии и в этом доме.
* * *
В первый раз за все последние дни Грейс Фэрчайлд позволила себе удовольствие не спеша пройтись по парку. Не сразу, но в конце концов она сумела поговорить с доктором Хьюмом о графе. Ей предстояло передать его советы Оливии, а они не обнадеживали. Кроме того, ей самой была нужна небольшая передышка.
Грейс была изнурена до предела. Раненые по-прежнему отнимали много сил, и она знала, что ей предстоит жить без отца. Но в эти несколько минут ей необходимо было подставить лицо солнцу.
День был теплым, небо над головой — идеально голубым. Легкий ветерок шевелил листья деревьев. Запах смерти исчез, сменился легким ароматом роз, доносившимся из Королевского парка.
Она так давно не имела возможности полюбоваться этим красивым городом с его извилистыми, мощенными булыжником улицами и летящими вверх готическими соборами. Она любила его высокие дома с резными фронтонами и причудливыми старинными магазинами. Если бы не болели ноги, она бы
Не успела она усесться на скамейку под раскидистой липой, как поблизости послышались голоса.
— Говорю вам, это нелепо. Что может граф Грейсчерч делать в Брюсселе?
Грейс замерла. Голос, раздраженный и наглый, принадлежал лорду Торнтону — ошибиться было невозможно.
— Вам ли не знать, Хиллиард, — сказал другой голос. — Вы ведь в правительстве.
— Не имею ни малейшего представления, — отвечал Хиллиард. — Последнее, что я о нем слышал, — это что он пьет пунш с туземцами где-то в Вест-Индии.
Голоса приближались.
— А я слышал, что его видели при оружии на поле битвы.
— Могу предположить, что, если бы он действительно оказался на поле битвы, оружие оказалось бы под рукой, — протянул Хиллиард.
— Но в штабах о нем ничего не известно, — запротестовал Армистон.
— Дорогой мальчик, — возразил Хиллиард, — штабным сейчас нельзя доверить сосчитать пальцы у них на ногах. Я бы не полагался на них при проведении серьезного расследования. А почему для вас так важно знать это?
— Но у него же семья. Она не может игнорировать его.
Грейс знала, что ей следует немедленно рассказать Оливии о том, что она услышала.
Она так быстро вскочила, что больную ногу пронзила боль. Сжав зубы, она ухватилась за скамью, а второй рукой взялась за колено из опасения, что оно подведет. Должно быть, она произвела шум, потому что услышала приближающиеся шаги.
— Ба, это же моя Боудикка, — сказал Диккан Хиллиард, неторопливо направляясь к ней.
Грейс вспыхнула от стыда. Так бывало всякий раз, когда он оказывался рядом. Она не могла вежливо уклониться от встречи. Нога отказалась ей служить. Следом за Хиллиардом шли Джервейс Армистон и напыщенный, вальяжный Торнтон.
Грейс не знала, кто ей более неприятен. Торнтон был большим паршивцем, да и Армистон тоже.
Но не было никакого сомнения, кто страшил ее больше других. Одного взгляда на Диккана Хиллиарда было достаточно, чтобы ее сердце начинало биться с перебоями. Она была уверена, что уже покраснела, как ребенок, пойманный на проступке.
И не потому, что она находила его красивым. Большинство офицеров из окружения ее отца были красивыми. И ей совсем не было нужно, чтобы он смотрел на нее одобрительно. Грейс никогда не ждала этого от мужчин.
Однако Диккан Хиллиард обладал лишающей ее силы духа способностью напоминать ей о том, чем она не была, но чем могла бы быть. Он шел к ней как учтивый бог, одетый в черное, поля его шляпы были загнуты именно так, как должно, трость с золотым набалдашником дополняла картину, делая его образцом элегантности.
Подойдя к ней, он поклонился.
— Вы предоставили мне прекрасную возможность выполнить самое насущное моральное обязательство, мэм.
Грейс чувствовала, как краска стыда распространилась и на ее грудь.