Спасти СССР. Реализация
Шрифт:
Ленинград, улица 8-я Красноармейская
Гулкие шлепки отзывались звонкими криками болельщиков, а уж когда нападающий эффектно вколачивал мяч, спортзал сотрясался от победного ора.
По обе стороны волейбольной сетки резко скрипели кеды, а дюжина глаз напряженно следила за оранжевым пупырчатым дутышем, что летал зигзагом по всей площадке.
Я подпрыгивал на месте блокирующего, сумев забить всего один быстрый низкий мяч, да и то после хорошей доводки с приема — и правильной
Тамара Борисовна сама металась в азартном судействе. Свисток — и ползала взвывает хором возмущения. Другая половина одобрительно ропщет.
— Аут! — гаркнул Паштет, подсигивая на скамье.
— Да никакой ни аут! — взвился певучий голос Алёны.
— Не было аута, — увесисто заявила физручка, и коротко свистнула. — Родина! Замена. Афанасьева!
Уставшая Ирка поплелась с площадки, отдуваясь, а Томка, свеженькая и прыгучая, выбежала, едва касаясь гудящих досок пола новенькими импортными кроссовками — папа достал.
«Обул всех, — бурно радовалась зеленоглазая, — даже бабушку!»
— Счет: двадцать четыре — двадцать четыре!
Свисток — и команды снова закружились, затопали, заскакали… Не помогла замена — перед самым звонком Сёма влепил нам мяч.
— Счет: двадцать четыре — двадцать шесть! Игра окончена, марш в раздевалку!
— Да Тамара Борисовна-а!
— Марш, я сказала! — Воздев палец, физручка как будто призвала к молчанию буйных выпускников, и до всех донесся захлебывающийся звонок. — Слышали? На следующем уроке доиграете… Акчурина, лови!
Яся, смирно сидевшая на груде матов в школьной форме, ловко поймала отскочивший мяч, и сунула его между перекладин шведской стенки. Аут.
Проигравшие уныло поплелись к выходу, а победившие весело их подбадривали. Хотя довольны были все — сыграли, так сыграли, в полную силу, выложились. А горчинка поражения обнулится мигом — большая перемена!
Яся уже убежала в столовку, занимать на девчонок. Следом шумно умчался Пашка, побив армейскую норму — переоделся за сорок секунд…
Школьная столовая не баловала изысками, зато всё — натуральное. Впрочем, нынешнее поколение абсолютно не ценит подобное преимущество бытия. Да и с чем тут сравнивать?
«Ничего… — криво усмехнулся я, жонглируя подносом. — Как отведают „Докторской“ из сои и мелко протертой требухи, сразу поймут, чего лишились! Да поздно будет…»
Списав негатив на упадок сил, я встряхнулся. Есть надежда, что всё нормализуется, и пищепром СССР не деградирует до эрзац-продуктов. «Пипл»-то, ладно, пускай «хавает», что дают, а вот советский народ — весь наш трудовой нар-род! — будем кормить только качественной органикой, без «химозы» и «пальмы». И пусть поколение next вырастет здоровым и крепким, чтобы сплошь — добры молодцы да красны девицы, а не бледная немочь «зуммеров» с «миллениалами»…
Насмешив себя, а заодно подняв настроение, я энергично умолол суп с фрикадельками, да пюре с битками, и откинулся на фанерную спинку «столовского» стула, благодушествуя и попивая компот.
Здоровым и крепким.
Громыхнув стулом, напротив уселся Резник, тоже сытый и довольный.
— Дюха! — Он нетерпеливо заерзал. — Тебя в воскресенье не было, а к нам в клуб Пухначева заходила. Помнишь такую? Из двести восемьдесят седьмой?
— А-а… — затянул я, припоминая. — Марина Пухначева? Восьмой класс?
— Она самая! — ухмыльнулся Сёма. — Только уже в девятый перешла. Летит время… В общем, Марина тоже хочет в экспедицию, и сегодня притащит целый взвод! Где-то, в полчетвертого. Будешь?
— А как же! — хмыкнул я. — Плох тот командир, что не любит пополнения! Буду.
И допил компот.
Тот же день, позже
Ленинград, проспект Газа
Марина за лето вытянулась и «округлилась» в нужных местах, а вот характер ее не изменился ничуть — та же спокойная, святая уверенность в своей правоте. Надо будет — на костер пойдет, но не отступится, не предаст.
Пока я проводил экскурсию для Пухначёвой и ее пяти долговязых «гвардейцев», то и насмотрелся, и выводы нужные сделал. Марина упряма, но не капризна — будет делать, что прикажут, — но лучше ей самой рулить своим «взводом». Под моим верховным главнокомандованием…
— Хорошо тут у вас! — вздохнула гостья, присаживаясь за длинный «монастырский» стол, и оглядывая общую комнату. — Не казённо! Как-то… не знаю… как у «Тимура и его команды»!
Я сидел напротив, чувствуя себя немного патриархом юного племени, и улыбался, как Дед Мороз на утреннике. Кузя неслышно подошла сзади, привалилась к моей спине, и сказала со смешной торжественностью:
— Наш Дюша гораздо тимуристей!
Все засмеялись, и хозяева, и гости, утончая стену понятного отчуждения. Я покосился на девичью ладонь, уютно пристроившуюся у меня на плече, и проговорил, как бы подводя черту:
— Если разобраться по-хорошему, наша майская поисковая экспедиция была пробной. И мне очень приятно, что всем нам удалось пройти проверку на дружбу, верность и стойкость… Вы уж простите мой пафос.
— И никакой не пафос! — решительно заявила Яся. — Всё правильно. Мы тогда будто на самой войне побывали, только что не на передовой, а в тылу…
— Ой, а помните, как та бомба рванула? — радостно воскликнула Ира. — У меня целый день в ухе звенело!
— Говорил же — заткни! — пробурчал Паштет. — Так нет же…
— Да ладно…
— Так это опасно? — На стол навалился дюжий парниша с кудрями цвета соломы и холодноватыми голубыми глазами.
— Опасно, — хладнокровно подтвердил я, — если не соблюдать элементарных правил. А они почти те же самые, что на фронте. Не ступать на незнакомую, непроверенную тропу. Не касаться ВОПов… взрывоопасных предметов. Ничего, что они ржавые — дотронешься, и рванут. Первым идет сапер…