Спасти СССР. Реализация
Шрифт:
Краем глаза я заметил растущее беспокойство Томы — она стояла у стеллажа, рядом с Ясей. Та ей что-то нашептала, зеленоглазая неуверенно потопталась, а затем решительно двинулась в обход. Минута — и ее ладонь легла на другое мое плечо. Боком я почувствовал приятное касание теплого стройного бедра.
— Мальчишки всё про опасности, да про ВОПы, — взволнованно заговорила Тамара, — только это неправильно! Самое страшное — это кости! Нет, мы не боялись мертвых, ведь это наши павшие. Просто было безумно жаль их, сгинувших и забытых! А ведь они были совсем молодые, им бы жить, да жить. Учиться… Работать… Играть свадьбы и справлять
— Браво, — без насмешки сказал Резник, — в самую точку.
— Согласна! — Марина тряхнула косичками. — Я ведь и сюда не сразу пришла. Сначала к вам в школу заглянула… А как увидела музей, так сразу и… м-м… ну…
— Прониклась! — расплылся в улыбке кудрявый богатырь.
— Да! Именно так! — коротко рассмеялась Пухначёва, и оживилась: — О! Мы же не просто так знакомиться явились, а с тортиком!
Паштет крякнул от удовольствия, и потер руки:
— Ха-арошая традиция складывается, товарищи!
Смех разошелся широким разливом веселья, охватывая и своих, и пришлых. Незримая стенка из настороженности рушилась, бесшумно осыпаясь тающими осколками.
А у меня, восседавшего между ангелом и бесом — нет-нет, между двумя ангелицами! — руки чесались приобнять обеих. Но я сдержался.
— Всё, — миролюбиво объявила Кузя, — иду ставить самовар!
— А я все чашки тогда соберу! — воскликнула Тома. — И стаканы!
Стоило «телохранительницам» покинуть объект, как мою щеку щекотнула прядь волос фройляйн Гессау-Эберлейн, а в ухо влился тревожный шепот:
— Дюш, а ты придешь… к нам?
— А как же! — смягчился я. — Вместе и пойдем.
— Ага!
Даже не видя улыбки Мелкой, я почувствовал ее нездешнее сияние — и устыдился своей всеядности.
Тот же день, позже
Москва, Смоленская площадь
В громадном, державном здании МИД Громыко чувствовал себя спокойно и уверенно — всё тут было знакомым, привычным, обыденным. А вот будущее пугало.
Оттуда, из туманного далёка, неуютно сквозило, навевало тревоги и опасения…
Нашагавшись по кабинету, министр застыл у окна. Ссутулившись, глядел за стекло, но мало что видел. Мысли настырные, мысли неприятные всё чаще бередили мозг.
А всё он, таинственный «Объект-14». Его безжалостные откровения лишили покоя многих посвященных. Они-то наивно полагали, что впереди у них долгие годы нерушимой стабильности и относительного благополучия! Вот и не спешили, откладывали решение сложных проблем на «потом». А времени нет!
Как тогда, в Октябре — «Промедление смерти подобно!»
Да, старая гвардия еще держится, кряхтит, но стоит. Вопрос: надолго ли хватит запаса прочности? Ответ отрицательный…
И не задержались ли они в роли коллегиального кормчего? А преемников-то и нету… Кому передать великую страну, сверхдержаву, созданную трудом
Оглянешься на «сплоченные ряды» — и холодок по спине…
Кузнецов, «мудрый Вас-Вас», зашел без стука.
— Андрей Андреич, звали?
— Да, Василий Васильевич, — чуть вздрогнул Громыко. — Заходи, садись…
В его речи пробились белорусские нотки.
— Лучше уж я постою, — бегло улыбнулся Кузнецов, — насиделся.
Кивая, «Мистер Нет» выпрямил плечи и сложил руки за спиной.
— Может, мне и не по чину рассуждать на кадровые темы, — глухо заговорил он, — зато возраст позволяет думать о смене…
— Понимаю, — усмехнулся Вас-Вас. — Сам, бывало, ёжусь. Если позволите…
— Для того и зван!
— По моему скромному мнению, нам здорово подгадил Никита. Как только партийные чинуши стали неподсудны, сразу потянуло душком загнивания. Сталину можно отказать в мягкости, но не в справедливости. Да и в людях он ошибался редко. Жаль, очень жаль, что убили Кирова! Глядишь, и воспитал бы Иосиф Виссарионович достойного преемника, и не сажали бы мы кукурузу в тундре! Но… Что было, то и стало.
— Вот как раз о преемниках я и хотел поговорить! — оживился Громыко. — Просто понять хочу, на кого вообще можно рассчитывать, кого вперед и выше двигать, а кого осаживать впору. Вот, Генеральный прочит Горбачева в ЦК!
— А-а, этот… — Кузнецов сделал небрежный жест. — Из Ставропольского обкома? Наслышан… — криво усмехнулся он. — Хлебосольный товарищ. Любит щедро угощать московских гостей — за колхозный счет! А с виду — само обаяние.
— У этого человека, — проворчал Андрей Андреевич, — приятная улыбка, но железные зубы. С Горбачевым тот самый случай, когда плюсы и минусы, приемлемые для одного уровня, совершенно недопустимы на другом. Считаю, что уровень «около министра» или начальника отдела ЦК — его потолок.
— Э-хе-хе… — вздохнул «мудрый Вас-Вас». — Уровень Николая Кровавого был не выше полковника в отдаленном гарнизоне…
— Вот этого я и боюсь, — помрачнел Громыко.
— У этого Горбачева… как его… Михаила Семеновича…
— Сергеевича, вроде.
— Да, точно. У этого Михаила Сергеевича лишь одна сильная сторона — способность к коммуникации, да такая, что сам себя заговорит! Только на одной болтовне не выехать. Необходимо выродить свой собственный… креатив, как на Западе выражаются, а его-то и нет! Да, можно согласиться насчет способности заговаривать самого себя. Но при этом — неизвестно, насколько Горбачёв способен слышать и понимать за пределами собственных представлений о собеседнике. Есть-таки ощущение, что коммуникабельность Михаила Сергеевича, в целом, исчерпывается его обширным внутренним диалогом с воображаемым оппонентом, вместо реального. Только внутренним диалогом, «вывернутым наружу» на «общее выслушивание», так сказать!
Он может загипнотизировать собеседников, привыкших дремать под традиционное словоблудие, но пасует сам перед аудиторией иного типа. А вот «свой креатив выдать», думаю, не получится — так и сдаст всё «в зоне ответственности»! И не врагу даже, а просто активному, целеустремленному и минимально настырному оппоненту. А в итоге — Михаил Сергеевич на любом посту к такому оппоненту просто подстроится! Да еще и с облегчением, позабыв-позабросив собственные интересы — и высшие, и так сказать, «шкурные».