Сперанца
Шрифт:
Вдруг рядом с ней вырос корпус шлюпки.
— Спере…
Это были Микеле и двое из ребят.
— Дай руку, девочка; ну-ка, влезай!
Она дала себя втащить на борт, но слезы у нее все текли и текли по щекам.
— Ради бога, девочка, и не думай больше о таких вещах. Разве можно?..
Сперанца с недоумением подняла на старика свои большие глаза и только тогда поняла.
— Нет, Микеле. Вы не должны так обо мне думать. Никогда такой вещи я бы не сделала. Мне только надо было побыть одной, собраться с мыслями…
Микеле
— Крепись, бухгалтер!
На берегу тетя Марта, окруженная женщинами, ломала себе руки и вытирала глаза кончиком фартука. Скоро девочка была в ее объятиях*
— Ты не одна, Спере! Ты ведь знаешь, что мы с Тони тебя считаем за дочку. Ты знаешь, что это твой дом. Мы так тебя любим…
— Да, тетя Марта, я знаю. Но я вернусь к деду и бабушка.
Потянулись тягостные дни. Марта то и дело плакала и не находила себе места. Сперанца мучилась, но рано пробудившееся чувство ответственности говорило ей, что ее место возле стариков.
Они пришли к компромиссу, договорившись, что Сперанца дождется дядю Тони, который писал, что его скоро демобилизуют, а потом уедет к старикам.
Наконец вернулся дядя Тони. Все возвращались мало-помалу… Только не Берто.
— Что ты будешь делать, Спере?
Это был вопрос, всего более смущавший девочку.
Начальную школу она кончила уже год назад. Надо было приниматься за работу… Но она разбиралась только в рыбе, парусах, ветрах. В долине, конечно, все это ни к чему.
— Что ты будешь делать, Спере?
Она пожимала плечами.
— Не знаю. Но что-нибудь буду; Долина велика, найдется место и для меня.
В эти дни, когда она думала об отцовском доме, у нее оживало воспоминание о Таго. Он написал ей года два назад, когда его призвали. С тех пор она ничего о нем не слышала.
Сперанца тщетно пыталась вспомнить его лицо. Она мысленно видела лишь высокую, стройную фигуру юноши и прядь волос, падавшую ему на лоб. Но глаза, лицо стерлись в ее памяти, словно растворились во времени.
Она цеплялась за это воспоминание в надежде найти в долине хотя бы двоюродного брата и опять начала играть на тростниковой дудочке, которую хранила все эти годы, будто искала у нее помощи, чтобы снова вступить в тот далекий мир, в который она должна была вернуться.
Глава пятнадцатая
— Причастие… Раньше она должна принять первое причастие!.. — повторяла Марта. — Если она сейчас его не примет, пока она здесь, то уж так и не причастится.
— Что это вы вдруг надумали? — говорили соседки. — Вот уж шесть лет, как девочка живет у вас, и вы об этом вспомнили только теперь, когда она уезжает?
— Что вы хотите? Пока шла война, не до этого было. И потом, вы же сами знаете… Всегда она в море, бедняжка Спере, всегда
И тетя Марта вытирала глаза, как всегда, когда превозносила достоинства девочки.
— Но первое причастие она у меня примет. Это уж так! Не хочу, чтобы меня мучила совесть!
Марта говорила это искренне, не отдавая себе отчета в том, что цепляется за всякий предлог, чтобы отдалить отъезд Сперанцы.
Для подготовки к первому причастию девочка была поручена попечению дона Гаэтано.
Она никогда раньше не бывала в доме священника, но ей там сразу понравилось. Это был просторный, дом с высокими потолками, в жару в нем было прохладно и всегда стоял легкий запах, ладана и айвы.
Сзади к нему примыкал обнесенный забором широкий двор, с одной стороны выходивший на кладбище, а с других окруженный фруктовым садом священника. Во дворе бродили индюки и индюшки со своими выводками, и ребятишки играли в пятнашки или качались на качелях.
Сперанца среди них чувствовала себя неловко. Многие дети были ее сверстниками, но ростом она была выше всех.
И в самом деле, ей сразу поручили следить за самыми маленькими, чтобы они не упали с качелей.
Потом девочкой завладела Клементина, сестра священника, посылавшая ее то туда, то сюда и после бдительного наблюдения объявившая, что Сперанце можно доверять, потому что, нося отбросы на навозную кучу в саду, она даже не смотрит на фрукты. После этого ей было поручено также наливать в чашу святое вино и прибирать кабинет дона Гаэтано.
— А тем временем повторяй молитвы, чтобы, не отстать от других, — внушала ей Клементина.
Сперанца молилась и подметала, а между тем думала о домике в долине и об одиноких стариках, ждавших ее возвращения.
Клементина была добра к Сперанце и подарила ей стеклянный ларец с восковым младенцем Иисусом, окруженным цветами и разноцветными бабочками, ракушками и голубками.
Сперанца никогда не обладала таким сокровищем и была очень тронута. Она сразу же поставила ларчик на комод тети Марты; все соседки по очереди приходили посмотреть на это чудо искусства, и все ей завидовали.
Сперанца очень скоро открыла, что в одном углу ларчика стекло было разбито и заклеено бумагой. Она тихонько отколупнула ее и просунула в дырку палец. Так ей удавалось коснуться белой голубки и края голубого одеяния.
Хотя детство Сперанцы было далеко не безмятежно и не лишено суровых испытаний, она все же оставалась ребенком: прикосновение к одежде маленького Иисуса зачаровывало её и наполняло чувством веры в какое-то чудодейственное взаимное понимание.
Она стала поверять восковому мальчику все свои горести и заботы и даже заключать с ним договоры. Договоры, которые должны были бы остаться в тайне, если бы дон Гаэтано не страдал прогрессирующей глухотой.