Спи, крольчонок
Шрифт:
Она все еще хмурится. Все еще не понимает. Смотрит в указанную сторону - теперь по настоящему, пристально.
Окуляр ей ни к чему.
– Я не чувствую никакой магии Я не чу...
Тон меняется. Она закусывает губу. Прекрасное лицо ожесточается. Изящная ладонь с тонкими пальцами поднимает длинный жезл увенчанный черным алмазом, певучий, когда надо медовый, голос выкрикивает заклинания.
Мы высшие.
В уже видную без всякого окуляра фигуру бьет искрящая изумрудной энергией молния. Бьет еще раз. Снова. За молнией, с бешенным шипением, устремляется идеальн ая , сверкающ ая как хрусталь, сфе р а .
Сфера взрывается, разлетается на колкие кусочки, каждый такой кусочек - я знаю - вспарывают броню, рассекает кости, мускулы, сухожилия.
Фигура . Сама Смерть и Смерть эта направляется к моей крепости, к моим людям. Выразить отрицание самому нашему существование. Отказать в жизни и того, что идет после.
Ле с вдалеке бьетс я в агонии, в мгновения иссыхая , мумифицируясь в искореженные палки .
Фигура все ближе. У же не идет, чуть плывет над землей, сокращает расстояния быстрее бега.
Еще одна молния. Еще одна хрустальна сфера.
Лучники!
О тдаю приказ. Не успеваю вздохнуть, как навстречу Смерти устремляются сверкающие жала стрел.
Устремляются, но не цели не достигают . Лопаются пеплом, бессильно обращаются в ничто .
Я снова оборачиваюсь к ней , прекрасной, презрительной, высокомерной.
Впрочем, уже нет.
Страх передался и ей, вызрел
Совершенное лицо , как треснувшую фарфоровую маску, перекашивает ужас. На светлом бархатистом платье начинает расходиться пятно, хотя она давно перестала быть - если и вовсе когда и была - мочащимся в исподнее молокосос ом ,
Она бессвязно бормочет, жалко тычет пальцем во внутренний двор - и тогда я понимаю, что все кончено.
С ивы шелестящим шепотом осыпаются белые листья. Ива гибнет.
– Ты сказал, что отряд вырезал всех в деревне!
– почти плачущая мольба за спиной обвиняет, упрашивает.
– Ты сказал, что выродки низших преданы мечу и огню! Все, до единого! Ты ска...
Она не успевает договорить, я не успеваю ответить. Вой дозорного взвинчивается к небесам, ему вторят лучники.
Дозорный падает на колени, кожа лопается перезревшим плодом, из уже пустых глазниц сочится коричневый вонючий гной.
Я чувствую как сила, определению и понимания которой нет, вдавливает меня в камень, скручивает кишки в узел, сворачивает кровь в жилах.
Я умираю?
Нет. Таковой милости нам не видать.
Мы не умрем. Мы останемся тут навсегда. До конца времен, как велено. Кровью, потом, слезами , мочой пропитав все вокруг, мы останемся здесь, в бессрочном мучительном рабстве .
А она... Она уже не кричит.
Черный алмаз в навершие жезла разлетается на осколки.
Мы Высшие.
Мы прокляты .
Эскер выронил брошь, резко выпрямился, развернулся.
И увидел.
Дознаватель ошибался.
Одинокий призрак Селентии не блуждал в мучительной тоске по руинам. Скорее всего, его тут никогда и не было.
Но гарнизон оставался на посту.