Спи, крольчонок
Шрифт:
Икса отслоняется от колодца, валится на бок . Он видит ее лицо и против воли из легких начинает рваться крик. Широкая ладонь закрывает ему рот
– Тише, сынок, тише. Не кричи, маленький, тише.
Отец поворачивает мальчишку к себе, на веснушчатом, обычно смешливом лице, ни кровинки. Он сует сыну в руки
– Не выпускай кольцо, сынок. Держи его при себе, пока не придет бабушка.
– Папа...
Кольцо пульсирует, как крошечное живое сердце.
– Жди, п ока не придет бабушка.
Отец цел ует его в лоб, обнимает. За спиной слышен звонкий журчащий смех. Им весело.
Им всегда весело.
***
Эскер машинально оттолкнул Ксану, зажмурился - затылок раскалывало, носом шла кровь. Где-то далеко насмешливым глухим карканьем зашлась ворона, лучи солнца, до того практически бессильные, слепили до застилающей взор рези.
"Только ты и можешь. Только ты и имеешь право"
Дознаватель чувствовал, как откуда-то изнутри, из потаенной, давно запертой на ключ и засов каморки, о которой он и не смел прежде помыслить, поднимается лютая неизмеримая ненависть. Против воли, на глубоко заложенном рефлексе, в сжатом кулаке заново зажегся светлячок сиреневого пламени.
"Никакой пощады"
Выпущенные воспоминания затопили все и вся. Идущий на гибель отец, пробитая стрелой Икса, то, что осталось от Кинера, мама...
Мама.
Фантом сжался, склонился еще ниже.
"Он вел их! Помни! Он смеялся! Помни! Они все, все смеялись!"
Но больше не смеются. Уже давно, уже очень-очень давно, они не смеются.
"Никакой пощады! Никакого прощения! Пускай остаются здесь навсегда!"
Все окончилось. Смерть за смерть, разве нет?
"Вспомни своих! Вспомни, мать и отца! Иксу и Кинера! Кони..."
Я помню. Помню.
Помню как Икса смеялась, играя в салочки, помню как Кинер учил искать грибы. Как мама пела песню про медвежонка, а отец брал на руки подбрасывал меня и ловил.
Я помню... счастье.
Помню. Теперь помню все.
И бабушку тоже.
– Ты сможешь? Простить их?
– вновь спросила Ксана.
– Я должен?
– Ты никому ничего не должен.
– Я должен тебе. Я прощаю.
Развалины вздрогнули.
А потом, за наступившей оглушительной тишиной, за Эскером пришла нежная ласковая темнота.
***
– Что
– Успокойся и перестань вопить. Сорвешь горло.
– Что ты наделала?!
– Это тот же вопрос. Ты просто использовал синоним. Умное слово, да? Повторяю - уймись, сорвешь горло.
– То что... Ты сделала. Там, у крепости. Никогда, за все время пока Круг существовал, никто не смел...
– Конечно, не смел. И правильно. Сотворила я чудовищное. Преступное. Справедливое. Необходимое.
– Необходимое?
– Ты видел, как остроухие развлеклись. Это моя была деревня. Мой сын. Моя невестка. Мои внуки.
– И что... Фух. Что теперь ты намерена делать?
– Для начала, Ивасик, я их похороню. Потому стану оплакивать. А после... После отдам твоей академии крольчонка.
– Мальчонка выжил?
– Да, спрятался в подполе. Ему почти пять.
– Но ведь...
– Именно. А там, дружочек, как пойдет. Есть у тебя пара надежных ребят?
– Найдется. Тот же Сепек, славный парнишка.
– Ну и хорошо. Зови их. Берем лопаты. И ты тоже. Поможешь рыть. Только никакого чародейства, сами. Так я, дура деревенская, решила.
***
Компресс, липко прильнувший к лицу, пах ромашкой, зверобоем и чем-то медикаментозным, с названием откуда-то из середины медицинского справочника. Обрывки разговоров - упрямых споров, раздраженных обсуждений - влетали в сознание, ненадолго оставались там, оглядывались, морщились и поспешно покидали Эскера, даже не помахав на прощание. В горле больше не першило, засохшую кровь из носа вычистили. Не самое приятное занятие, чего уж.
– ... само собою, да? Взяло и рассосалось?
– Ваше королевское вели...
– Завязывай, волшбарь! Корове хвост ты уже открутил, сейчас уже быку мочалишь. И не хвост, а кой чего иное! Из этого вашего Круга прискакал специалист, пару дней тут побродил, потом его еле живого сюда приволокли и ты ко мне, сияя как эмалированной ночной горшок, немедля прихромал и доложил что сглаз эльфийский того! Вот так сразу! А подробностей, дескать, нет, колдунства секретные!
– Ваше величество, позволю себе....
Монарх бушевал еще с минуту, прежде чем Эскер отключился.
По включению Исхерад Третий в дискуссии участия не принимал. Эстафету приняла лучшая половина.
– Я, мэтр Актуриус, удивлена. Одновременно приятно и не особенно. Проклятье ликвидировано, господин Эскер ан Ауритус без чувств приносят не на постоялый двор и даже не под наши, безусловно венценосные, очи, а отчего-то сюда, в лачугу травницы из деревни... как-там? Подсолнухи?
– Лопухи, ваше величество. Я...
– Вы, мэтр, вы. В чем же была причина? Как проклятье удалось снять? Причем тут некромантия? И не надо пучить зенки Сорриниус и перхать. Я в курсе.