Спираль
Шрифт:
«Что же теперь делать?»
Это, видимо, был миллионный по счету и в то же время первый вопрос, который он задал себе после операции.
— Что же теперь делать? — повторил он его пришедшему с очередным визитом Зурабу Торадзе.
— Как что делать? — удивился главный врач и достал из кармана сигареты. — Такой-то вопрос задает двадцатитрехлетний юноша и в то же время академик?
— Дело, уважаемый доктор, оказалось сложнее, чем представлялось нам.
Торадзе затянулся, выпустил из ноздрей две струи дыма и принял такой вид, будто подталкивал подопечного — говорите, слушаю вас.
Рамаза
Но стоило ему уловить запах никотина, как сознание сразу просветлело, и он понял, чего недоставало телу.
— Дайте мне сигарету!
Зураб Торадзе вытащил из кармана пачку и протянул ему. Рамаз так мастерски выдернул сигарету, так картинно закурил, что несказанно поразился своим движениям.
Какая благодать — первая затяжка! С каким блаженством он выдохнул дым!
— Как, вы курите? — очнулся вдруг врач.
— Кто «вы»?
— Вы… — осекся Зураб Торадзе, неприятно пораженный злым выражением лица Рамаза Коринтели.
— Вот видите, даже вы не в силах разобраться, кто же я такой в конце концов? Академик Давид Георгадзе не курит, а тело Рамаза Коринтели не может жить без живительного воздействия никотина. В течение всего этого времени меня что-то мучило, что-то угнетало. Я никак не мог разгадать, что гложет меня. Я не догадывался, поскольку не знал, что именно тоска по никотину переворачивает меня всего, дурманит голову, отравляет настроение. И вот сейчас, после третьей затяжки, я чувствую поразительное облегчение. Если бы сейчас вы не закурили при мне, чего не делали раньше, я бы, вероятно, до выхода на улицу так и не понял, что меня терзает. Вот что волнует и бесит меня!
— Это же естественно! — попытался улыбнуться главврач.
— Гораздо, значительно больше чем естественно! — вышел из себя Рамаз Коринтели. — Давайте расставим все по своим местам. Я никогда не курил. Вы же уверяли меня, что человек — только мозг, мозг управляет телом, остальные органы — детали. Как видите, у деталей есть свои особенности, свои потребности. Между прочим, причина моего теперешнего остервенения кроется в сердце и нервной системе этого тела. Никто в мире не видел прежде остервеневшего Давида Георгадзе.
Опустилась тишина.
Зураб Торадзе тянул время, не зная, что сказать.
— Безусловно, — начал он таким тоном, будто оправдывался, — многие явления, точнее будет сказать, многие мелочи мы никак не могли предусмотреть. Разумеется, что тело, а вместе с ним молодость и здоровье этого тела, обнаруживают множество особенностей, свойственных молодости, которые поначалу представляются вам непривычными и неуместными. Ведь со дня операции прошло каких-то несколько месяцев. Юность и зрелость не так просто придут в равновесие. Мне думается, через несколько месяцев, самое большое через год, определенный функциональный антагонизм вашего существа обернется постоянной гармонией. Еще сигарету?
Рамаз кивнул. Вытащил сигарету из протянутой пачки и снова жадно задымил.
— Лучше оставьте мне
Главный врач достал из кармана только что опущенную туда пачку сигарет и подал молодому человеку.
Рамаз принял пачку и небрежно бросил ее на стол.
— Может быть, презентовать вам эту японскую зажигалку?
— Буду весьма признателен.
Торадзе достал зажигалку и протянул Коринтели.
Тот внимательно осмотрел ее, щелкнул несколько раз, наконец положил на стол и насмешливо спросил:
— Чем еще вы готовы ублажить меня?
— Я отлично понимаю причину вашей нервозности, — после некоторой паузы с грехом пополам выдавил из себя призадумавшийся врач, — сейчас в вас происходит борьба двух характеров, двух личностей. Нет, я преувеличил. В вас не две личности, а одна, только сложная, двойственная. Двойственная пока что, двойственная временно, в течение месяцев, максимум года. Двойственная по причине чужого тела, которое пока еще не воспринимается вами как свое, к которому вы не можете приспособиться. Вы же вставляли себе зубы?
— Кто? Я, Рамаз Коринтели? — насмешливо осклабился молодой человек, демонстрируя Торадзе здоровые, крепкие, белые зубы.
— Я совершенно не расположен шутить! — нахмурился вдруг главный врач. — Вы, Давид Георгадзе, вставляли ведь себе зубы? После того, как вам их вставили, вы же привыкали к инородному телу во рту. Часто требуется два и даже более месяцев, чтобы вставленный металл стал органической частью вашего тела. Разве можно пересадку мозга приравнивать к подгонке зубного протеза? Нет, нет и нет. Тысячу раз нет! Так что не волнуйтесь. Время предаст забвению все ваши неприятные ощущения.
— Предаст ли? Я что-то сомневаюсь. Не знаю, что случится завтра или послезавтра! — снова обозлился на врача Рамаз. Крупные светло-карие глаза, недавно так не понравившиеся Зурабу Торадзе, снова засверкали злостью. — Я до операции смирился, что переселюсь в чужое тело. Я знал, что какая-то девица, которую я никогда не видел, станет моей сестрой. Зато моя супруга не будет моей супругой. Мой сын окажется не моим сыном. Я лишусь регалий, званий, премий, наград. Сразу после операции я становился Рамазом Коринтели. Да, уважаемый доктор, я отлично подготовился к такому преображению. Более того! Не кажется ли вам, что моя теперешняя жизнь смахивает на положение шпиона или закоренелого уголовника, который резвится с чужим паспортом? Замечу, что в их случаях паспорт не меняет существа дела. Я же сначала сменил тело, а за ним и паспорт. Да, я во всем отдавал себе отчет и смирился. Но главное, как оказалось, было впереди. Кстати, а как мои университетские дела? — сменил вдруг Рамаз тему разговора.
У врача отлегло от сердца. Он понял, что неприятный разговор завершен.
— Хорошо, очень хорошо! Ректор внимательно выслушал меня. Откровенно говоря, он не поверил моему заявлению о ваших знаниях и таланте. В сентябре вам дадут возможность закончить третий курс, затем поставят на особый учет. Одним словом, перед вами большое будущее! — Зураб Торадзе заговорщицки ухмыльнулся. — А до тех пор, вот, пожалуйста… — И протянул Коринтели конверт.
Тот вопросительно посмотрел на главного врача.