Спиридонова досада

Пьянкова Таисия Ефимовна

– До пены избегался бедный.

– Все облески обшарил, буераки излазил.

– В тайгу молодайка запала!
– Бог милостив, найдется. Зверь ныне сытехонек - не тронет.

Никому не хотелось до сознания допустить, что пропажа Заряны хотя бы тонкой паутинкой связана с Шептуновской еланью.

Пытался и Парфен отогнать от себя большой страх. Но близилась ночь, а с нею и вывод - надо идти в дальние поиски.

Покуда накапливалась в Улыбе такая необходимость, люди на месте не стояли. Они сходились, расходились, делали повседневные дела. Несколько мужичков нашли причину заглянуть до Костромы,

который держал питейный погребок под вторым ярусом высоких своих хором. Так вот перед теми мужичками Спиридон и высказался:

– Это как же получается? О бочках чужих Парфен сумел вперед угадать, а о супружнице так-таки ничего и не знат? Да в жизнь тому не поверю.

– А чему поверишь?
– спросил кто-то.

– Парфен Заряну сам... нечистому запродал, а теперь Ваньку валят...

– Что ты треплешь языком, как собака хвостом?

– Вытянись у меня хвост, - взъерошился Кострома, - ежели ее не унесло на Шептуновску елань.

И хотя подпитое собрание в глубине души перекивнулось с ним согласием, однако его запевку никто не подхватил: кашель всякий и тот затих. И вдруг, на девятый [Девятый глас, или драть козла - пение невпопад.] Спиридонов глас, непонятно кто посулил глухо, но разборчиво:

– Будет тебе хвост.

Ровно кипятком окатило Кострому: весь скраснел, испариной покрылся, каждого из мужиков оглядел: кто, мол, тут смелый такой?! Но высмотрел лишь то, что у протрезвевших от страха мужиков рожи лютым морозом сковало. Тогда Спиридон и себе краску с лица потерял: побелел настолько, что мужики пересилили свою стужу, нащупали шапки и гуськом потянулись до порога.

Последний "гусек" не перенес напиравшего со спины страха, поторопился и обступил впереди идущему запятку до вскрика. Тогда передние смекнули, что задних уже хватают и... закрутился по улице осенний лист, подхваченный вихрем улепетывающих ног.

Остался Кострома один. До стеночки прижался; убежать не может - дверь не на запоре. А пройти закрыть - силы нету.

В это время взяло что-то и зашеборшало над перекрытием, там, где на втором ярусе располагалась целовальникова контора. Понесло сквозняком свечи погасли. В темноте увидал Кострома, как просочился сквозь перекрытие клубок света, распустил кошачьи усы, зелеными зрачками нашел его у стены и повторил посулу - насчет собачьего хвоста. Спиридон и рявкни на весь особняк боевой трубою полный сбор. А кому было собираться, если жил он бирюком? Убрать в доме приходила на час сторонняя хозяйка. А новый работник? Так тот был во дворе. Покуда услыхал крик да сообразил, что это хозяин блажит, да пока потопал до питейки - Кострома уже валялся на полу тряпкою, хоть ноги обтирай.

Очухался целовальник только перед рассветом. Первым делом в контору поднялся - глянуть, что там шуршало? И увидел он в углу прожженную дыру, с кошачью голову. Была она просажена столь раскаленной штуковиной, что ее края и закоптиться не успели. А еще стекло в одном из окон оказалось просаженным овальной отдушиной, вроде как просквозило его шаровой молнией.

– Пущай шаровая...
– взялся Кострома рассуждать вслух.
– А усищи? А глазищи? Нешто привиделось?

Когда же на зов его сердитый в контору поднялся Борода, Спиридон задал ему такой вопрос:

– Кто это

вечор посулился мне собачий хвост привесить?

– Ды бог яво знат, - ответил работник, уже наслышанный о вчерашнем голосе.

– Болтают, вижу, по деревне-то? Кто болтает?

– Ды бог яво ведат...

– Знат, ведат...
– разорался вдруг Кострома и сам невольно подстроился к дремучему языку работника.
– Ни хрена ты не знашь. За каким годы лядом я тя при собе дяржу?

– Не дяржи, - ответил улыбчивый Борода и спросил: - Расчетамся, ли чо ли?

Кострома захлопнул рот, набычился и дальнейшее стал обдумывать про себя. Додумался он до того, что: нет, не шаровая молния навертела в его доме дырок, а побывал в нем, похоже, подговоренный Улыбою Шептуновский сатаненок. Зеленые глаза, усы, умение прожигать продушины, загробный голос - все это пристраивало его догадки близко к правде.

Думается, что любой человек в таком случае постарался бы откреститься от лукавого. Не таким оказался Спиридон. Он умудрился сделать для себя высокородное заключение, что-де сам сатана кинул ему вызов! И предстоит ему теперь тяжкое сражение; Не зря бабка наговаривала ему ладанку - чуяла дело вперед. И потому он должен выйти изо всей этой катавасии победителем! Когда же вызволит он Заряну, черти заберут самого Парфена. И придется красавице понять, кем она, глупая, брезговала...

– Ничего, - успокаивал себя Кострома.
– Где победа тяже, там истома слаже.

Сам ли Спиридон себя переплутовал, черт ли его попутал - теперь у кого спросишь? Но заключение такое в нем состоялось. Тем временем он увидел в просаженное окно, что у Парфенова двора собрались мужики - Улыбы среди них не было.

"Ускакал, - встревожился Кострома.
– И подсобников дожидаться не стал. Зачем они ему, коли побежал он заметать следы".

Мужики за окном определились, видно, куда кому идти и рассыпались на все стороны.

Кострома же, не найдя во дворе работника, махнул на заботы рукой и заторопился до Шептуновской елани.

Вот бежит Спиридон, скачет - ему бы давно обогнать мужиков, но нет никого впереди. Это не совсем подходяще оказалось для Костромы: вдруг подмога понадобится, кого позовешь? Стал уж он было скакать на одном месте, да тут по ходу мелькнула чья-то спина и услыхалась ему Парфенова песня, в которой поется о беспредельной сибирской тайге.

– Ты смотри, какой гад, а!
– зашептал целовальник.
– Гуляет! Видимость создает, будто ищет жену. Певец нашелся...

Однако певец не гулял. Хотя и неспешно, а правил он в сторону елани.

– Ладно, - смекнул себе Спиридон.
– И я торопиться не стану. Быват и медленней, но ходче...

И вот виляет Кострома по тайге следом за Улыбою, до каждой лесины притыкается, всяким кустиком прикрывается - нету, дескать, меня тут. А сам все бабкину ладанку теребит - вдруг да нечистая сила вывернет!

Трусит, значит.

Надо же! За каким тогда лядом этот заяц копытом бил?!

Боится Кострома, но не отстает. Шепчет чего-то: готовит, видать, дух для битвы, язык для молитвы. А прибыл на место, как несватанная невеста жениха-то нет. За лесину Парфен зашел и как растаял. И Заряны нет. Никого нет. Только трава не по времени сочная поляну укрыла.