Спитамен
Шрифт:
Рамтиш выдернул из руки матери вспотевшую ладошку и побежал на поляну, где уже среди верблюдов, сложенных грудой тюков и важно расхаживающих купцов, шныряли любопытные местные мальчишки.
— Рамтиш! Ты куда? Вернись!.. — крикнула Одатида и поспешила за сыном, чтобы поймать и в наказание отвести домой.
Высокий крепкий бородач с крупным горбатым носом и хищным, как у орла, взглядом отдавал распоряжения слугам, которые суетились, бегали взад-вперед, выполняя его указания. На нем был белый яктак довольно странного покроя, какие в этих местах не носят. Да и говорил этот человек
Одатида погналась за сыном и поймала его. Караванбаши улыбнулся, что-то приветливо сказал ей.
— Добро пожаловать! — ответила женщина, хотя не поняла ни словечка. — Из каких краев прибыли и далеко ли путь держите?
Бородач несколько мгновений разглядывал молодую женщину, затем перевел взгляд на босого мальчугана и, покачав отрицательно головой, что-то проговорил, наверно, сказал, что ничего не понял из произнесенного женщиной. Он стал оглядываться и, увидев разлегшегося на овечьей шкуре около тюков долговязого, как жердь, и сутулого человека, позвал его:
— Бабах! Эй, Бабах!..
Тот поднялся, явно раздосадованный, что ему помешали подремать, и медленно приблизился. Караванбаши кивнул на женщину с ребенком и что-то быстро проговорил.
— Господин интересуется, не угодно ли вам чего-нибудь?.. — обратился Бабах к Одатиде на чистейшем согдийском.
— Мне бы хотелось купить у вас какой-нибудь ткани, чтобы сшить одежду для детей, — обрадовалась Одатида и добавила: — А то они у меня сильно обносились…
Караванбаши выслушал толмача. Он оказался весьма любезным человеком, несмотря на суровую внешность, ласково посмотрел на женщину, отметив про себя, как она красива, чем-то, пожалуй, даже отличается от местных — одеждой, разрезом глаз, благородством манер — и велел толмачу перевести:
— У меня найдется все, что пожелает ваша душа. Хотите китайского шелку? Пожалуйста!.. А может, вот эти сирийские платки понравятся?.. Египетская сурьма?.. Или украшения?.. Хороши вот эти легкие индийские сари… Выбирайте…
Караванбаши кликнул слуг и что-то им сказал. Те кинулись распаковывать только что снятые с верблюдов тюки, потрошить хурджины, вынимать из них, уподобясь волшебникам, яркие ткани — шелка, алтасы, бархат, парчу — и раскладывать на стволе низко, почти до земли склонившегося дерева.
Увидев это, поспешили сюда и другие женщины. Шумно переговариваясь, они хватали отрезы, прикладывали к груди, спорили, советовались, вырывали друг у дружки то, что особенно приглянулось.
Караванбаши не раз приходилось наблюдать подобное, он снисходительно смотрел на женщин и улыбался.
Сумела выбрать кое-что для себя и своих детей и Одатида.
— Сколько я вам должна? — спросила она.
Купец взял отобранные ею вещи, аккуратно сложил и, завернув в тонкую кисею, протянул ей сверток:
— С вас я возьму всего десять дари.
— Почему?.. — нахмурила брови Одатида. — Вы возьмете с меня столько, сколько все это стоит! — в голосе ее появились властные нотки. — Отсчитайте! — и протянула несколько опешившему купцу кожаный мешочек, полный денег.
Купец, удивленный, что в такой глухомани водятся столь богатые люди, отсчитал деньги. Бабах при этом не сводил
— Хозяин мой интересуется, кто же отец этого прекрасного мальчика?.. — перевел Бабах.
Одатида усмехнулась, глянув на купца:
— Его всегда интересуют те, кто покупает у него товар?
— Прошу извинить мое любопытство. Можете не говорить. Не сердитесь…
— Я не сержусь…
— Хотелось узнать имя счастливца, которому принадлежит такая красивая и умная женщина, — улыбнулся купец и пригладил указательным пальцем усы.
— Каждому человеку самому судить, счастлив он или нет, — сказала Одатида и поинтересовалась у толмача: — На каком языке говорит твой хозяин?
— На арабском, госпожа. Путь держит из далекой Сирии.
— А куда, если не секрет?
— В Чинмочин [61] .
Одатида кивнула, поняла, мол.
— Похоже, твой хозяин добрый человек. Пусть он не обижается на меня, я тайны никакой не представляю. И муж мой известен — Спитамен.
Она заметила, как Бабах встрепенулся и быстро взглянул на нее, с его покрытого морщинами лица схлынула кровь. «Может, я напрасно сказала? Не зря же предупреждал Спанта…» — мелькнула у нее мысль.
61
Чинмочин — Китай.
А Бабаху вспомнилось, как в замке Оксиарта праздновали Навруз. Там Бабах и увидел впервые Спитамена. У Ситона, приятеля Бабаха, в тот день расстроилась свадьба. Все говорят, что в этом в немалой степени повинен Спитамен. В разгар празднества Равшанак, неожиданно для всех, вскочила в седло черного тулпара, на которого сроду никто не садился, кроме хозяина, и умчалась невесть куда. А вскоре следом помчался Спитамен. И многие, кто обратил на это внимание, подумали: «За этим что-то кроется…» О, бедный Ситон, он тогда чуть руки на себя не наложил. Бабах с трудом его успокоил. «Стоит ли доставлять своей смертью радость врагу?..» — спросил он, отбирая у него кинжал. И Ситон притих, перестал рыдать и сказал: «Да, ты прав, пусть мой враг умрет раньше, чем я…»
А на следующий день Бабах глаз не спускал с Равшанак и Спитамена. Немногие заметили, но от его взгляда не укрылось, как они во время молебна у костра переглядывались. По их глазам было видно, что между ними какая-то тайна. А какая может быть тайна между жеребцом и только что достигшей совершеннолетия кобылицей, желающей отведать все сладости мира?.. Ах, глупый, глупый Ситон! Ты где-то ищешь Спитамена, крадешься по его следам… а настоящий охотник не преследует зверя, выбиваясь из сил, настоящий охотник устраивает засаду и ждет. Не лучше ли тебе расставить силки где-нибудь вблизи этой пери? Не может быть, чтобы муж не томился по такой красотке и хотя бы изредка не навещал ее — будь у него хоть сколько наложниц на стороне…