Спорим, тебе понравится?
Шрифт:
Я чуть не свалилась в обморок от болевого шока, так пришлось насиловать свои глаза, чтобы не закатить их при этом хвалебном отзыве в сторону обычного с виду парня. Но маме было виднее и то мне шло только на руку, если не сказать больше.
И я продолжала бессовестно вливать тонны удобоваримого вранья в уши своих родственниц, поражаясь тому, как ладно у меня всё это выходит. И не капельки не стеснялась.
А что? Либо так, либо портупея.
— Рафаэль сказал, что в библиотеку торопился очень. А тут я. И лужа, по которой он пронёсся на полной скорости.
— Что-то ты темнишь, дочь моя, — прищурилась мать, но я тут же вытянулась, словно оловянный солдатик и отрапортовала.
— Позвони ему, и он каждое моё слово подтвердит. Я не лгунья!
А про себя лишь добавила: «я только учусь».
— Хорошо, — скривилась мать, — но сними скорей уже эти позорные штаны и надень юбку. И вообще, костюм придётся сдать в магазин и обувь тоже, а деньги вернуть Рафаэлю. Неважно, насколько Аммо положительный персонаж — я не позволю тебе принимать подарки от парней. Это, как минимум, неприлично. Как максимум — просто недопустимо.
Эх, мама, все красные линии я давно уже прошла. Поздно пить «Боржоми» ...
— Придёт время, и я выберу тебе пару сама — обязательно богобоязненного прихожанина, послушного и смирённого. Может быть, даже старшего сына нашей старосты прихода. Семён, во всех смыслах, подходящий для тебя жениха, Вера.
«Лучше застрелиться», — подумала я, вспоминая сутулый облик вышеупомянутого «кандидата», и содрогнулась, но по инерции всё-таки кивнула матери и заученно пропела:
— Да, мама.
— И чтобы подтянула мне химию! Краснею тут из-за тебя, балбесины! — неожиданно заорала она так, что у меня чуть уши в трубочку не свернулись. И даже бабушка шарахнулась от такого ультразвука, в который раз одной рукой схватившись за сердце, а другой перекрестившись.
— Подтяну. Прости.
— Бог простит. Всё, изыди, — и указала мне на дверь моей комнаты, за которой я и скрылась поспешно.
А спустя всего несколько зудящих часов, за которые я успела сделать уроки, поесть и сходить с бабулей в церковь на вечернее богослужение, я умылась и завалилась в постель. А когда дом затих и погрузился в сон, я кинулась к рюкзаку и из потайного кармашка достала свой новый телефон.
И на его экране уже горело два сообщения от абонента «Ярик».
«Как ты?»
«Как мама?»
Я же только улыбнулась, мысленно завизжала от счастья и поспешно настрочила:
«Я норм. Мама наелась лапши»
Ответ не заставил себя долго ждать:
«Да моя ж ты девочка!»
А-е!
Глава 28 - Новый друг
Вероника
«Мне нужно услышать твой голос. Можно я позвоню?»
«Смерти моей хочешь?»
«Просто
Шиплю. Ныряю с головой под подушку и до боли закусываю нижнюю губу, чтобы не застонать от волны горячего кипятка, что ошпарила меня с головы до ног от его сообщения.
Ну вот что он творит?
И мне бы пресечь все эти вольности, а потом бы вообще пожелать Ярославу доброй ночи, но я не могу. Я тоже хочу быть с ним. Пусть и так, когда нас соединяет только невидимая нить радиоволны, которая пульсирует под нашими пальцами и отдаётся прямиком в самое сердце.
Бам! Бам! Бам!
Приём, приём, как слышно? На связи любовь...
Добрую половину ночи я не сплю, взахлёб переписываясь с Басовым и пересказывая ему события минувшего вечера. Историю о том, как обманула мать и бабушку. Правда, немного её ретуширую, скрывая помешательство родных на вере. Лишь упоминаю, что задавила их своей исключительной сердобольностью. И ещё не забываю предупредить, что мокрая я оказалась по вине Аммо.
«Надеюсь, не по причине того, что он закапал тебя слюной?»
«Нет, всего лишь торопился в библиотеку»
«Истома, ну ты жжёшь!»
Жгу. Да. Но говорить, что мне ужасно стыдно за свои слова не собираюсь. Смысл? Стыд — это теперь моё личное. Перед этим же парнем мне хочется быть другой Вероникой — не забитой, помешанной на одобрении матери простушке, а смелой оторвой, которой по плечу открыть рот и наврать с три короба про больных детей и даже чёрте лысом, если понадобится.
Да, я потом буду корить себя за содеянное и гореть в огне сожаления, что пришлось затронуть такую щекотливую тему и приплести к своим, по сути, незначительным сложностям тех, кому по-настоящему приходится несладко в этом несправедливом, не ведающим жалости мире. Но что ещё я могла?
Сказать правду, к примеру?
Да уж, и как бы она спасла меня? Горькая, жестокая и неудобная — это вещь не умеет быть полезной и скрашивать серые будни, только окунает в дерьмо ещё глубже, пока ты не начинаешь орать и задыхаться, захлёбываясь в вонючей трясине благих намерений.
И судить меня не надо. Я сделаю это сама. Потом. В тишине своей спальни, когда никто не будет видеть моих горящих щёк и искусанных до крови губ.
«Как ты отметил свой день рождения?»
«Ты знаешь как. С тобой»
«Аммо говорил, что у тебя планы»
«Отныне все они принадлежат тебе. Я теперь твой верный пёс, Истома»
В груди от его слов случается армагеддон. Маленькая смерть. Микроинсульт, который я с ликованием приветствую, потому что никто и никогда за всю мою жизнь не давал мне большего, чем этот парень за несколько часов, что мы были связанными воедино.
Он подарил мне веру в то, что я всё-таки кому-то нужна в этом мире. Дорога.