Спорим, тебе понравится?
Шрифт:
— Мам? — в шоке ахнула я.
— Признавайся, бесстыжая!
— Мам, да ты чего? Что ты такое говоришь вообще?
— Узнаю, что грешила — руки отобью! Поняла? — взревела та.
— Да, мама...
И на этой минорной ноте она покинула комнату, не забыв на прощание смачно хлопнуть дверью, дабы показать всю серьёзность своих угроз. А я? А я наконец-то выдохнула, уткнулась головой в подушку и тихонечко рассмеялась, радуясь до головокружения, что меня пронесло.
Пронесло!
И плевать, что за завтраком обе родные женщины смотрели на меня с укором и осуждением, а затем устроили мне ещё один вынос мозга
— На свидание с Семёном в них ходила, — выдала я и скрестила под столом пальцы, в том числе и на ногах.
— Когда?
— Ну на неделе, не помню уже, — пожала я плечами.
— Ладно, — нехотя отмахнулась мать, — на свидание, так уж и быть, можно.
Я же только улыбнулась в её хмурое лицо и кивнула, воскрешая в памяти картинки прошедшей ночи.
«Да, мама, повод был что надо!»
— Как у вас там с ним дела вообще? Ладите? — продолжила допрос родительница, имея в виду неказистого сына старосты прихода.
— Оу, у нас всё чудесно, — подняла я два пальца вверх и переключила свой фокус на Басова, чтобы скрыть очевидное враньё, и принялась вещать как не в себя. А мать, на моё счастье, и рада верить.
Вероника
А затем была, уже набившая оскомину, церковь и, на фоне моего недосыпа, бесконечное богослужение. Сидящий рядом Семён только ещё больше угнетал и без того угнетённую нервную систему, а заунывные речи пастора и вовсе сворачивали мне многострадальные извилины.
— Ну что, коротенечко, сто восемнадцатый, да? — с сарказмом спросила я.
— Не богохульничай, — пожурил меня Семён, но я только усмехнулась и выдала слова, которые сказал мне сегодня ночью Басов.
— Всё это лишь красочная постановка. На самом деле между человеком и богом не должно быть никаких посредников. Молитва должна идти от чистого сердца, а не от обряженного в золото священника, которому за это заплатили.
— Замолчи!
— Не забудь свечку за здравие поставить на выходе, Сёма, — огрызнулась я, — здравие нынче стоит сто рублей, с молебном в пять раз дороже. Но кто же в наше время экономит на здоровье, правда?
— Да что с тобой? — одёрнул меня за руку парень и уставился как на душевнобольную.
— И таких бог любит, — отвернулась я от него и слепо вперила взгляд прямо перед собой, стараясь абстрагироваться от всего на свете, и представить, что встреча с Ярославом случится уже вот-вот, а не через целую вечность.
Этим только и спасалась. Сегодня и потом всю неделю напролёт.
В гимназии мы мастерски скрывались от грозных глаз матери по всевозможным закуткам. В библиотеке, под лестницей, в лаборантских и служебных помещениях. И целовались так, что губы горели огнём, а сердце в груди давно уже ошалело от счастья быть рядом с любимым человеком.
После занятий же, под прикрытием Семёна, мы вообще отпускали себя на свободу. А я всё представляла обозримое будущее, когда же я наконец-таки смогу выпорхнуть из-под железного, удушающего крыла матери и хапнуть кислорода полными лёгкими.
Я хотела жить, а не существовать под её гнётом. Хотела любить не таясь. Хотела
И с каждым днём мне казалось, что слепая любовь к ней и желание стать нужной, уже давно трансформировалось в нечто другое — мать меня раздражала. Своим вечным недовольством, бесконечным брюзжанием о боге, нравственности и чести. Но она добилась лишь обратного эффекта — некогда послушная девочка задыхалась в клетке, в которой её закрыли от внешнего мира, и почти каждую ночь мечтала повторить безумный подвиг — прокрасться по тёмному коридору, провернуть запертый замок и убежать навстречу своей судьбе.
К нему. К нему одному! И навсегда!
Но оказалось, что не только моя мама была категорически против нашего общения. В пятницу об этом чётко и без экивоков заявил и дед Басова. Он позвонил, когда парень уже вёз меня домой после свидания. Очевидно, что Ярослав хотел сбросить этот вызов, но на повороте его рука дрогнула и в машине посредством громкой связи зазвучал излишне строгий мужской голос.
— Ну и где ты опять пропадаешь?
— И тебе не хворать, дедушка.
— Ужин с Сердюковыми начался уже полчаса назад, а тебя до сих пор нет! Как это понимать, Ярослав? Я для кого их пригласил? Мне нужно, чтобы ты начал налаживать отношения с дочерью Владимира.
— Дед, я тебе уже говорил, чтобы ты свою предвыборную кампанию раскачивал без меня?
— При чём тут моя гонка? Я для тебя стараюсь, дурень! Чтобы у тебя были связи в высших кругах! Бери пример со своего брата, у него летом свадьба с дочкой самого Агибалова. Я не хочу, чтобы ты, как и твоя мать, в своё время, связался с беднотой и сраными плебеями. Я такого позора второй раз не допущу!
— Спасибо за старания, дед, но у меня уже есть девушка.
— И кто она?
— Не твоё дело.
— Нет, милый внучок, как раз таки моё! Топтать — топчи сколько влезет, но отношения строить будешь только с собой равными. А станешь артачиться, так я тебя в два счёта лишу наследства! Ты понял?!
— Лишай, — равнодушно выдал Ярослав и отключился.
А я после этого разговора не знаю, как вообще пришла в чувства. Целый вечер проплакала белугой, а потом нафантазировала себе столько, что моя черепная коробка практически лопнула от всевозможных холодящих душу мыслей.
Яр сирота? Но не потому ли, что его отец был из «рабочего класса»? А что, если именно это сгубило и его, и его супругу? А что, если нас ждёт то же самое? И смогу ли я жить с пониманием того, что именно из-за меня Басов потеряет связь с близкими и лишится средств к существованию. Это он пока молодой перспективный спортсмен, гребущий деньги за рекламные контракты. А что будет через пять лет, десять, пятнадцать?
Смогу ли я вынести его полный разочарования взгляд, когда он поймёт, что я того не стоила?
Именно поэтому, промучившись в сомнениях всю ночь, я пришла к болезненному, но единственно верному решению. И когда на утро мы с Ярославов встретились, я тут же зарядила им ему прямо в лоб:
— Нам нужно расстаться!
— Чё?
Я тут же сбивчиво начинаю пояснять причинно-следственные связи своего поступка, но Басов лишь слушает меня, качая головой, а затем обрывает мой поток сознания на полуслове.