Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
Настроение немного улучшилось, однако, словно для поддержания равновесия, заболела нога, та, которую достал меч скотины Барбази. И рука, еще раньше сломанная Чертежником. В подступающих сумерках один за другим появлялись, мигали, будто желтые глаза далеких ночных созданий, крошечные огоньки — костры беженцев, пришлых и местных, вынужденных спасаться от господских междоусобиц. Девятка беглецов из королевства Закатного Юга была не единственной компанией, что встречала ночь под открытым небом, опасаясь городков и сел. Луна, и без того какая-то бледная, спряталась за рваными облаками,
Зашуршал кустарник, Елена узнала шаги Раньяна. Из-за рассеченных сухожилий походка бретера изменилась, правая нога ощутимо «вихляла», загребая носком. Мужчина подошел со спины, нарочито медленно, скорее всего не желая пугать и настораживать внезапным появлением. Вежливо… и разумно.
Елена слабо улыбнулась, когда он положил ей на плечи широкие ладони, привычные к длинной рукояти меча и сабли. Вновь подумала — удивительно, как сильные руки, идеально приспособленные для убийства, могут быть столь осторожными, преисполненными нежности.
— О чем ты задумалась? — спросил он, коснувшись длинным носом с аристократической горбинкой ее непокрытой шевелюры. Елена перестала обстригать волосы по-мужски, решив отпустить не длинную косу до основания шеи. Хотя, прикидывая, сколько понадобится дополнительно греть воды для мытья головы, она уже сомневалась в правильности решения.
— О… — женщина задумалась на мгновение, пытаясь собрать воедино разрозненные думы, что посетили ее нынче, выделить некую дистиллированную квинтэссенцию. Но в итоге сказала пришедшее на ум прямо сейчас:
— О том, сколько мне лет. И сколько уже шрамов я собрала.
— Да?.. — судя по тону, Раньян пребывал в замешательстве, как рядовой мужчина, столкнувшийся с пресловутой непредсказуемостью женской логики.
— Спина болит. После одного… приключения, — Елена решила, что нет нужды подробно рассказывать о болотном доме и демоне, который убивал спящих. — Рука сломана.
— Чертежник, — догадался Раньян, однако вопросов задавать не стал.
— Да, — женщина в свою очередь ограничилась кратким согласием. Коснулась пальцами крошечного, почти незаметного шрамика на скуле.
— Барка, — сказал за нее бретер.
Он обнял ее сзади, провел рукой по животу сбоку, под ребрами, там, где остался короткий шрам. Если бы здесь носили купальники, Елена пользовалась бы чем-нибудь вроде майо, чтобы скрыть уродливую полосу с кривыми стежками. Увы, навыки шитья у Раньяна, обработавшего тогда рану, существенно превосходили его художественные качества. Пальцы бретера меж тем опустились на бедро, туда, где под штанами из теплой шерсти скрывался второй шрам.
Елена повернула голову и мягко поцеловала любовника. Так они замерли на пару минут, одаряя нежностью и теплом друг друга. Раньян продолжал гладить сквозь одежду шрамы подруги, не в качестве ласки, а желая массажем унять боль. Уж ему-то было известно лучше всех, как тревожат затянувшиеся раны в холодную ночь, даже на юном теле.
Холодало, однако, для такого времени ночи казались удивительно мягкими. Можно обойтись без костра до самого утра, заворачиваясь в одеяла и тесно прижимаясь друг к другу всем
— Хочу расчесать тебе волосы, — тихонько признался бретер. — Мне это нравится. Будто я пропускаю в пальцах живой огонь, укрощаю его гребнем.
Елена молча достала из поясной сумки деревянный гребешок и протянула мужчине. С опозданием поняла, что вопрос заключался не в инструменте, да и вопроса, по сути, не было.
— С тобой всегда непросто, — усмехнулся Раньян.
— Но ведь интересно? — Елена развернулась к нему боком и приобняла за шею, чувствуя уколы отрастающей щетины. Пообещала с показной грозностью. — Завтра я тебя всенепременно побрею.
— Сочту за честь, — он обозначил шутовской поклон, очень осторожно, чтобы не разбередить едва затянувшиеся раны. Затем неожиданно сказал, уже без шуток и мягкости:
— Знаешь… В тот год, что ты объявилась на Пустошах, случились удивительные знамения.
— Я слышала об этом, но краем уха, — призналась Елена, решив не спрашивать, что навело бретера на такие воспоминания.
— Несколько дней раздавался странный рокот, который шел будто из самих глубин земли. А те «смоляные», что кормились на морском берегу, рассказывали о волнах, необычно высоких. Одна была такой, что вынесла из океана корабль, разбив его о скалы. Ну и смыла все, до чего дотянулась. Почти месяц закаты пылали багрянцем, богобоязненные люди думали, это ангельское воинство бьется с демонами в аду. А язычники шептались, что старые боги подожгли небо, желая сбросить Пантократора. Гороскопы оказались ужасными, будто звезды изменили ход и стали предрекать нескончаемые бедствия.
Подземный гром, красивейшие закаты… Что-то упорно цеплялось за память Елены, как репейник в конский хвост. Где-то она уже слышала подобное, а может быть читала. Притом у истории было продолжение, неприятное и зловещее. Нет, не получается вспомнить.
Она выдохнула, очищая разум, изгоняя мусор пустых, бесполезных мыслей. Все эти закаты и волны, что случились годы (уже годы!) назад, не имеют значения. Было и давно прошло, а вот куда идти завтра и брать ли с собой телегу — это важно, это заботы, требующие решений.
— Обними меня, — попросила она, отсекая готовое уже вырваться слово «крепче». Сейчас делать что-либо с усилием Раньяну было тяжко, а то и вредно. Хватит с него и тренировки, от которой мужчина скрипел зубами, думая, что никто не замечает, какой ценой дается возвращение подвижности членам.
Здесь можно было сказать, что Раньян повиновался, однако «повинностью» сложно именовать занятие, которому отдаются с готовностью и увлечением.
— Все будет хорошо, — пообещал он, обнимая женщину, вдыхая запах ее волос, горьковатый из-за травяного экстракта.