Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— Все… будет… хорошо…
Глава 3
Глава 3
дбр гаспжа давала мня имя
еше она учт мня чить и псть
тепрь маг мгу магу напсть мня звут
мн звт втр ра вр т р витр вир витра
мне имя витра
Опись материальных свидетельств АА105062; археологические раскопки объекта «БвТ»; группа вскрытия «Северо-Запад»; локализация — «групповое захоронение II-89»,
Находка 519а / блок № 23 / текст 1
Неразборчивые и перечеркнутые до невозможности корректного перевода элементы текста вынесены в отдельное приложение для реставраторов.
Доп.примечание руководителя группы: прекращайте называть ценный исторический документ «дневником Капустной Баронессы»! Это непрофессионально и, в конце концов, просто глупо.
* * *
С утра Гамилла в ярости разломала оружие. Поначалу женщина снова тренировалась и, хотя в цель попадала исправно, была чем-то недовольна, расходуя свинцовые шарики один за другим. Лицо ее становилось все мрачнее, татуировка ярко выделялась на белой коже, словно змея, ползущая от виска. И, в конце концов, арбалетчица с размаху шваркнула баллестр о старый, вылезший из земли корень, так что сломала рога, и мелкие детали разлетелись окрест. Будто разрушений оказалось недостаточно, Гамилла с бешеным лицом растоптала обломки, не щадя обувь, и молча ушла дальше, оставив позади спутников.
Гаваль догадывался, что могло вызвать такой приступ гнева, и счел за лучшее пока не лезть с утешением. Когда у человека рушится вся жизнь, и предназначение растворяется, будто капля чернил в чаше воды, любые слова излишни, а скорее вредны. Во всяком случае, поначалу, когда душевная рана еще свежа, истекая кровью горечи обманутых надежд…
Менестрель подумал, что это надо бы записать — красиво получилось, но писать было нечем и не на чем, а выпрашивать писчие принадлежности у Хель он считал ниже своего достоинства. Это ставило друга благородных искусств на один уровень со служанкой, что было унизительным. Оставалось положиться на память. Увы, Гаваль был в ней далеко не уверен, поэтому он лишь вздохнул и продолжил шагать, крутя в пальцах немую дудочку.
Изначально странники двинулись строго на север, желая до наступления холодов пересечь границу королевств Заката. А дальше пришлось выбирать, учитывая определенные нюансы. Можно было идти прямо, так получалось короче всего и по лучшим дорогам, однако путь вел через «золотой пояс» наиболее плодородных земель, где уже шла тихая, необъявленная, но жестокая война за собранный урожай. Плюс к тому, с учетом явно ослабевшей императорской власти, разгорелось старое, почтенное развлечение господ — приведение формальных границ уездов в соответствие с ленными, притом каждый понимал их в свою пользу. А где смута, в тех краях обязательно появляются банды. Чтобы проскочить меж войсками, мародерами, а также иным вооруженным сбродом, требовалось большое искусство и превеликая удача.
Другая возможность — свернуть направо и пройти у границы Столпов, как в минувшем году. Что получилось единожды, всегда можно повторить, однако вопрос — с тем ли успехом? Некоторый жизненный опыт и здравый смысл подсказывали, что горские банды, спускающиеся на равнину, вряд ли менее опасны, чем обычные злодеи.
Третий путь лежал вдоль береговой линии. Там было меньше шансов попасть в жернова междоусобиц, однако прибрежная дорога приводила к границам герцогства Вартенслебенов, чего по каким-то собственным причинам опасалась и категорически не желала Хель. Кроме того, леворукое направление обещало стать самым голодным. Как можно голодать у моря Гаваль
В общем, впору было кидать монету, только вот не нашлось у путников денежки с тремя сторонами, поэтому немного посовещавшись и поспорив, компания дружно передоверила окончательное решение Хель. Которая, без особых колебаний и дополнительных размышлений, неожиданно показала налево, к морю. Туда и отправились.
Подсохшая дорога вилась средь холмов, места казались обжитыми, однако обезлюдевшими. Не дымились трубы оставленных домов, не хрюкали свиньи в ожидании предзимнего забоя. Селения, где жители остались, а не бежали в поисках лучшей доли, ощетинились кольями, обложились укрепленными стенами, гоня прочь всех, у кого не было провианта или городских товаров на обмен. Редкие путники на дорогах представляли собой главным образом таких же беглецов, искателей лучшей доли, а также явных разбойников, ищущих добычу послабее.
Девятка странников производила впечатление серьезных людей, у которых мало добра и достаточно клинков, а от встречи с большими отрядами Господь уберегал, так что неприятностей удавалось избегать. Пока, во всяком случае… Шли относительно быстро, скудные запасы провизии еще оставались в дорожных сумах, так что было чего страшиться, но был и повод верить в лучшее.
Еще бы телегу сохранили… Но, увы, ее продали. Выгодно скинули, этого не отнять, Кадфаль торговался как подручный Ювелира — да будет творец зла проклят и унижен Пресветлым Пантократором во всех атрибутах! Искупитель напирал на то, что нынче такую городскую работу не сыщешь. Повозка не разбита, не ушатана (ну, чуть-чуть, самую малость), а ободья вообще железные! Кадфаль выбил из мрачных крестьян мешок ячменя, перемешанного с истолченным в крошку сушеным мясом, так что сделка вышла исключительно удачной.
Но… все равно, когда Хель на привалах мазала жирным бальзамом сбитые ноги менестреля, Гаваль тоскливо вспоминал, как удобно было везти поклажу колесным ходом.
Упомянутая Хель шла чуть в стороне бок о бок с Артиго и сельской девчонкой, чье имя Гаваль никак не мог запомнить. Рыжеволосая женщина что-то рассказывала или объясняла, мальчик и служанка внимательно слушали. Гаваль как бы невзначай приблизился, навострил уши. Да, и в самом деле — рыжая буквально заставляла непутевую служанку пересказывать некую историю, стремясь развивать ее речь.
После бегства из Пайта фамильяр императора вообще посвящала прислуге много времени, терпеливо уча глупую девку читать и писать, а также просто говорить, не сбиваясь на постоянные «э», «да» и «чего изволите, замечательная госпожа». Хель пользовалась какими-то диковинными приемами, которые Гаваль не понимал и считал излишними — есть же проверенные многими поколениями уроки письма, есть пришедшие из Старой Империи навыки счета. К чему все эти «мама мыла раму» и умножение с делением, когда цифры требовалось записывать в несколько этажей с косыми крестиками? Но Артиго по каким-то причинам находил это интересным и полезным, так что временами Гаваль чувствовал себя дураком, который не понимает великую мудрость, глядя в упор.
Вот и сейчас — что хорошего и полезного в нескладно бормочущей дурехе, которая путается в слогах, как пьяница в обмотках?! Однако юный Готдуа не просто внемлет, но тихонько подсказывает, причем стараясь не перебить строгую учительницу, да еще с таким видом, будто сам чему-то учится. Может у мальчишки, как положено отроку в нужную пору, стала разогреваться кровь, и он хочет затащить служанку под одеяло? Вряд ли. Гаваль никогда не считал себя знатоком людских разумов и душ, однако даже он понимал, что предметом интереса Готдуа является именно Хель. Причем интерес этот ничего общего с постелью не имел.