Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— Все так, — Курцио обозначил вежливый поклон, стараясь, чтобы движение не казалось снисходительным или саркастическим. — Это решение вопроса на считанные поколения. И черт бы с ним, буду откровенен, у Империи хватает забот сегодняшнего и завтрашнего дней, поэтому я не слишком забочусь о грядущем, которое заведомо не увижу. Но всеобщее закрепощение потрясет основы державного устройства и дастся очень уж дорогой ценой.
— До которой Эфитуалям дела нет, — подхватила мысль женщина. — Равно как и прочим ценителям сего трактата. Их волнует лишь желание заполучить крепостных рабов, которые умножат силу высшего
— Сегодня мне приходится умерить свое красноречие, — Монвузен эффектно развел руки, как в театре. — Мой удел в этой беседе лишь выражать согласие!
— О, меньше демонстративной скромности, — улыбнулась маркиза. — Тебе не идет. Что ж, соболезную.
— Принимаю соболезнование, — проговорил Курцио, глядя в пустоту. — К сожалению, проблема повсеместного обнищания и разорения всадников действительно имеет место. И всем нужны войска, особенно теперь. Нам в первую очередь. Если сюзерен не может прокормить вассалов земельным содержанием, за службу придется платить. Как Двор платит роте Шотана и пехоте Столпов… А тратиться никто не желает, поэтому глупые и радикальные идеи обретают все больше сторонников. И обуздывать их становится все труднее…
Они обменялись понимающими взглядами, а затем Биэль негромко выразила общую заботу, что витала в воздухе уже не первый день и даже не первую неделю, словно запах ладана — неуловимо и в то же время достаточно ощутимо:
— Кажется, правление Оттовио становится не таким блестящим, как мы пытаемся всем продемонстрировать.
— Что поделать, — пожал плечами Курцио. — Нет великих правителей без соответствующих задач. Мелкие заботы порождают мелких людей, таков закон истории.
— О, мой милый, ты философ, — мягко произнесла Биэль, снова проведя пальцами по щеке Курцио, на этот раз, спустившись по шее почти до ключицы. — А теперь скажи, какова твоя главная забота?
Лазутчик императора подавил желание от всей души поцеловать любовницу, задумался над ее вопросом. С лисьей улыбкой предложил:
— Обмен?
Она лишь вновь приподняла бровь и чуть повернула голову, глянув чуть искоса, приглашая объяснить более развернуто.
— Расскажи о своей главной заботе. И я назову свою. Справедливый обмен.
Биэль помолчала немного и, когда мужчина уже был готов узреть изящный маневр уклонения, негромко и очень серьезно произнесла одно лишь слово:
— Пираты.
Теперь настала очередь Курцио изобразить немой вопрос. Он в какой-то мере догадывался о сути проблемы, однако хотел услышать больше и непосредственно от заинтересованного лица.
Баланс, повторил сам себе лазутчик. Всегда и во всем сохранение равновесия. Даже с женщиной, которую хотел бы назвать своей до конца земного существования. Ты что-то даешь, но что-то необходимо получить взамен, и принцип равноценности должен соблюдаться неукоснительно.
— Пираты, — недобро повторила маркиза. — Они стали действовать слишком успешно.
— Это неизбежное зло, — подал мяч Курцио, однако вместо облегчения беседы получилось обратное.
— Ты будешь учить меня семейному делу? — раздраженно бросила она.
— Нет, — смиренно ответил Курцио. — Я лишь напомню, что пираты основали семью Алеинсэ. Их кровь —
Биэль тяжело вздохнула, явно превозмогая приступ искренней злости. Справилась и вымолвила почти спокойно:
— Нет. Потери слишком велики, — она сделала паузу и повторила с отчетливым ударением. — Слишком!
— Сказывается ваша прежняя связь с Островом? — дипломатично предположил Курцио, зная, впрочем, ответ. — Вы посвятили Тайный Совет во многие секреты.
— И, разумеется, мы учли это, когда приняли сторону истинного государя. Нет, — решительно отрезала маркиза. — Против нас играет кто-то посвященный во все тайны, знающий все маршруты, секретные укрытия и стоянки, места встреч и обменов. Это член семьи или кто-то из ближайшего окружения. Но мы не можем найти этого «кого-то». Пока не можем.
— Я могу помочь, — серьезно предложил Курцио.
— Нет, — качнула головой Биэль. — Это наша семейная забота.
— Как скажешь.
— Милый, — слабо улыбнулась она с легчайшей ноткой извинения. — Я доверяю твоим способностям, однако сейчас тебе лучше заниматься делами Империи, сжимая их в кулаке, а не хватая растопыренными пальцами. Устоит Оттовио, удержимся и мы, пусть не без потерь.
Она замолчала, однако невысказанное тоже было очевидным: старый герцог хоть и принял выбор старшей дочери, а также оценил важность верховного шпиона для императора и Ужасной Четверки, однако сохранил более чем прохладное отношение к островному ренегату. Если Курцио запустит щупальца в дела Малэрсида дальше положенного, хоть и с внешне благими целями, это вызовет… последствия. Бог знает какие, учитывая, что возраст не умножил доброту и человеколюбие Удолара.
Курцио молча поклонился, ниже и дольше прежнего.
— Что ж, ты получил желаемое. Обмен, — мягко напомнила маркиза.
Курцио подумал немного и нехотя промолвил:
— Арсенал.
— Островной Арсенал, — уточнила она. — Главная верфь Сальтолучарда?
— Да. Самое охраняемое место в Ойкумене.
— Даже ты не в силах заглянуть внутрь чужими глазами?
— Даже я, — без тени обиды или смущения признал Курцио. — Но я могу следить за тем, что происходит вокруг. И мне поступают донесения о том, что численность рабочих начала расти. Обычно их около двух тысяч, не считая двухсот мастеров. Но пошли слухи, что набор должен удвоить число. По меньшей мере, удвоить. Платят щедро. Парусные мастерские работают едва ли круглые сутки. Остров покупает пеньку, смолу, паклю, не торгуясь. И в таких размерах, да еще в начале зимы это может говорить лишь об одном…
— Они собирают галеры, что хранятся на складах разобранными, — тут же догадалась Биэль. — Чтобы умножить военный флот.
— Не просто, — щелкнул пальцами Монвузен, не стыдясь плебейского жеста. — Если мои шпионы, оставшиеся с прежних времен, передают истину… А я в этом не уверен, к сожалению… Сплошные догадки, неявные признаки, пересказанные слухи… Но если я все-таки не ошибаюсь, толкуя пляску теней…
Он обдумал слова, которые намеревался произнести, проверяя их еще раз, взвешивая догадку на весах сомнения, измеряя придирчивой мерой неуверенности. И все-таки сказал, впервые озвучив эту мысль кому-то еще: