Спроси призрака
Шрифт:
– Кто я?.. Я тебе сейчас покажу, «кто я»!
Женщина, сжав крепкий кулак, замахнулась, целясь в щёку Птички.
Та взвизгнула, упав на пол и прикрыв голову руками; забилась в угол у окна. Не увидев никакого сопротивления, незнакомка поумерила разгорячившийся норов и не стала атаковать – просто, как коршун, нависла над добычей и продолжала нарочито выкрикивать угрозы, не давая девушке прийти в себя. И когда та начинала приоткрывать глаза и опускать с макушки руки, снова замахивалась на неё. Это произошло несколько раз
– Ты же совсем девочка, – Вгляделась женщина получше. – А такие поступки затеяла, зазорница. Как только не стыдно!
Но ни стыда, ни позора Элли испытать не успела. Даже не знала: сколько всё длилось, ведь в эмоциях время растягивается непомерно длинно, а для подростка – так это надо ещё надвое умножить.
– Пожалуйста, успокоитесь, – шептала она. – Я ничего не сделала.
– Да ты же маленькая хитрая воровка!
– Вы… вы не правы, – запиналась Птичка, пытаясь незаметно протолкнуть папку с бумагами поглубже за пазуху, и, естественно, густо залилась румянцем. Но поскольку и была в пылу со страха, то это не особо выделялось в общем фоне.
– Как же не права! Здрасьте! Я с вчера не стала хозяину рассказывать, что дверь открытой нашла. Сама забыть я не могла – за столько лет такого ни разу не наблюдалось, – а в доме никого не было. Увольнений и подозрений мне не надо – вот я тебя, зараза, сама и словила сегодня!
Женщина потянулась к телефонной трубке, как будто бы зачем-то медля, и не спеша подняла её. Растерявшаяся Элли только и смогла выдавить:
– Ну пожалуйста, не надо! Простите, простите меня.
– Вот те раз – «простите»! С каких это пор воры прощением отделываться начали? Я тебя раз и навсегда сегодня отучу погаными делами заниматься!
Она снова грозно помахала кулаком, забыв, что в нём всё ещё находился нож.
Элли по инерции опять начала защищать ладонями свою бедную голову, на этот раз совсем уж безропотно и жалостно. Нервы у неё не выдержали, и один за другим побежали вниз слёзные каскады.
Всхлипы сотрясали её напряжённое, сжавшееся в комок тело, а нападавшая стояла молча, оценивая обстановку. Кулак медленно опустился. Видя, что девушка даже глаз не могла поднять, женщина намеренно громко отложила на стол нож и, сделав шаг назад, сказала уже не деланным голосом:
– Ладно… а ну-ка встань, сядь и расскажи тогда, в чём здесь дело.
Птичка начала приподниматься, но застыла на полдороге, не зная всё-таки, встать ей или сесть.
Малозаметная улыбка скользнула по губам женщины, и она решила озвучить просьбу более внятным способом:
– Вставай с пола, садись на стул. – Она указала на хлипкий трёхногий экземпляр, стоявший около надутого, старого, глубокого и комфортного кресла.
Виноватым котёнком девушка поместилась на качающееся и скрипящее место, склонив голову, как на казни. Только перебирала пальцами воздух.
Глубоко
– Меня зовут Дора. А у тебя есть имя?
– Элли, – попыталась разборчиво произнести девушка, но накопившиеся меж губ солёные капли смешались со звуком. – Элли, – повторила она.
– Вот и хорошо, Элли. А теперь переставай плакать, иначе мы так ни до чего не дойдём. Почему ты очутилась в этом доме, коли ты не воровка, а?
– Да… я не воровка. Я… я… просто хотела, – никак не получалось у неё придумать хоть сколько-нибудь разумного объяснения, и она решила начать по-другому: – Я дочь хозяйки.
– Ха! Да что ж ты меня совсем за негодную умом держишь?! Что ж я, миссис Крейг не знаю, что ль?
– Я не про неё – я про Анну Пёрк, мою маму.
Эти слова произвели сильное впечатление на Дору: правая рука сжала видавший виды засаленный подол, а левая неожиданно для себя самой потянулась почесать «резко зазудевшую» шею. Бровь вздёрнулась, потянув за собой вторую, а желваки туго подпёрли скулы.
Взгляд забегал сначала по комнате, потом по самой Элли и, наконец, запутался где-то в напрягшихся извилинах мозга, закатившись слегка вверх. Вид при этом Дора приобрела недоумённо-ошарашенный.
На полминуты время застыло в молчании. Часы, казалось, вот-вот оглушат их обеих своим ровным тиканьем. И первой не выдержала Дора:
– Вот это да! – вскинула она руками. – А как же?.. А… зачем же ты… – Дальше дело снова не шло.
Элли насилу успела придумать два оправдания, но выбрала, как ей показалось, более подходящее для Доры – эмоциональное:
– Мы не так уж близки с мамой. Точнее, она не любит мне рассказывать о прошлом, а мне, наоборот, хочется узнать как можно больше о своих бабушке с дедушкой – ведь это их дом.
– Но… но почему ж ты раньше не заходила?
– Может, это выглядит неправдоподобным совпадением, но я об этом узнала только на днях – нечаянно, от прислуги. И начала тайком от всех ходить сюда. Просто сидеть и разглядывать их вещи, представлять, какими они были, как бы говорили со мной, где бы гуляли… Я их совсем не знала, но так всегда мечтала, чтобы, как у других детей, у меня была забота бабушки с дедушкой.
Дора не знала: то ли поддержать сейчас ей надо девушку, то ли не поверить ей.
– Не верится мне что-то: речь твоя будто из книги какой выдернута.
– Простите. Это всё от волнения. – Слёзы снова стали копиться у неё меж в'eками.
– Ладно, детка, не волнуйся. Тут надо с разумом собраться и всё расставить по углам. Так… Значит, действительно ты вчера была в доме, пока мы с хозяевами были в отлучке, и забыла закрыть дверь, когда уходила?
– Получается так… Но я не хотела ничего красть или пугать кого-то.
– О, меня так просто не напугать: я таких негодяев ловила – меня вся округа знавала! Но не суть…