Сребропряхи

Ветемаа Энн

Рейн Пийдерпуу встал и оценивающе взглянул на себя в зеркало. Разве я в чем-то виноват, в который уж раз спросил он себя. Нет, нисколько! Ни в малейшей степени.

Довольно красивое, довольно молодое лицо с мальчишеской улыбкой. Вокруг рта пролегли плотоядные морщинки. Но тут же он призвал себя к серьезности: стать режиссером-постановщиком фильма, конечно, заманчиво, но, к сожалению, руки должны остаться чистыми. Это выдвижение многим испортит кровь, он наживет себе врагов, да и начатое другим дело совершенно невозможно закончить как следует. Придется затребовать новую смету, набрать новых актеров, придется переделывать сценарий… Нет, Рейн на это не пойдет. Не так он глуп!

Рейн Пийдерпуу опять улыбнулся. Да, все свои идеи в отношении «Румму Юри» начиная

с сегодняшнего дня он будет держать про себя, даже если Мадис Картуль соблаговолит наконец ими поинтересоваться. Довольно ему изображать христову невесту, бесконечно ждать и ждать. Все-таки хорошо, что они поговорили с Карлом-Ээро. Теперь один человек, и человек важный, знает, что Рейн и Мадис не одним миром мазаны. До сих пор он был пристяжной лошадкой и дожидался, когда его запрягут, а теперь он не прочь эту упряжь сбросить. Если кинобричка опрокинется, а это очень и очень возможно, то он элегантно отойдет в сторонку, да еще попросит снять с титров свою фамилию. А если кто-то решит, что это бегство, спихивание с себя ответственности, то, по крайней мере, Карл-Ээро знает, какая создалась ситуация уже при съемках первой трети фильма. Хорошо, что я, кажется, понравился Карлу-Ээро, подумал Рейн Пийдерпуу. Может быть, мне следовало бы проявить больший интерес к его собственной работе и планам, завести, например, разговор о французском кино, возникла вдруг мысль, но Рейн ее отбросил — уж слишком это подхалимски выглядело бы.

Рейн снова отхлебнул хорошего вина, которое обнаружил в ресторане Карл-Ээро и посоветовал ему прихватить с собой. Карл-Ээро Райа и Мадис Картуль… Лично ему больше импонирует Сальери.

И все же смутное чувство вины зашевелилось в сердце Рейна при вынесении этого решения, ему вспомнилась широкая спина Мадиса и запах оподельдока. Когда он почувствовал этот запах? Ах да, тогда, когда они на трясучке Мадиса мчались через канавы и каменные завалы по серым, однообразным и все же милым полям Эстонии. Прялки-скалки… Если быть честным до конца, Мадис заслуживает оправдания: старые мастера, славные ремесленники средневековья тоже ведь не посвящали всех в свои секреты, в какой-то степени держали в тайне приемы своей работы; в данном случае к числу извиняющих относится и то обстоятельство, что Мадис, по всей вероятности, и сам пока не знает, чего хочет…

Да нет! Все это совершенно ненужная сердобольность. Мир кино жесток, и Рейн не в силах изменить его. Сантименты здесь противопоказаны.

Хорошо, что мы нашли общий язык с Карлом-Ээро. Неплохо и то, что я ему слегка намекнул о своих планах: «Юдифь» Таммсааре — это вам не история про какого-то конокрада! Пусть знает, что я не лыком шит.

Однако господь бог и автор этого романа знают, что бедный Рейн Пийдерпуу находится в глубоком заблуждении. Они видят, как в это самое время Карл-Ээро заваривает свой особый кофе, видят его мрачный взгляд и знают, что настроение у него прескверное. Откуда этому мальчишке известно, что «Юдифь» стоит в перспективном плане будущего года? Это полагается знать только Фараону и главному редактору коллегии. Слишком резво шагает мальчик, слишком резво… Юный джентльмен с тонким нюхом и улыбкой паиньки. Наверняка у него есть какая-то рука в верхах… Как невинно он на меня смотрел, когда говорил о «Юдифи»! Ведь не может же он не знать, что не кто иной, как Карл-Ээро Райа будет ставить «Юдифь»! С Вией Артмане. Наверное, и это он знает. Шесть лет Карл-Ээро не ставил фильмов, терпеливо ждал, готовился. Вообще-то, с другой стороны, это может быть и плохо: у врача, не практиковавшего шесть лет, диплом теряет силу; у режиссера, шесть лет ничего не снимавшего, да если он к тому же председатель худсовета, утверждение фильма пройдет не слишком легко. Этот мальчишка закончил институт cum laude, небось уж и сценарий свой согласовал с руководителем. А вдруг сам Грум-Гржимайло ему протежирует?..

И грехи Мадиса Рейну тоже в вину не поставят, продолжал мрачно размышлять Карл-Ээро. Наверняка они рассорятся, и наверняка Пийдерпуу потребует убрать из титров свою фамилию. И на худсовете он уж, конечно, сообразит

сказать что-нибудь о Мадисе Картуле, что-нибудь такое, что в глазах Фараона поднимет его собственный авторитет. И на этого хитреца хотел я променять Картуля, старого, злобного, несдержанного и поэтому куда менее опасного лошадиного катуха! Картуль мог бы претендовать на «Юдифь», но только в случае успеха «Румму Юри», а может, он и не захочет «Юдифи», у этого чудилы всегда какие-то невероятные замыслы, впрочем, он, безусловно, провалится с этим своим опусом, хотя… хотя этот праздник в саду был очень недурен, да и гимн, несомненно, никто вырезать не будет. Жалко, что Пийдерпуу совсем не участвовал в фильме! Во что бы то ни стало надо сделать так, чтобы Мадис позволил ему снимать самостоятельно. Тогда и этот молодчик будет на крючке. Вот именно… именно этого надо добиться!

Мысль была неплохая, но скверное настроение все-таки не прошло. Карл-Ээро не любил заниматься интригами. Тихо, спокойно, с невозмутимой улыбкой шагал он до сих пор по жизни. И надо же, до чего его теперь довели! Настоящая помойная яма это кино, по-другому не скажешь!

Уравновешенный и элегантный человек, редко повышающий голос, довольно грубо изругал свою дорогую Майму: «Только и знаешь валяться, уткнувшись в свои журналы, даже кофе сварить не можешь, форменное жвачное животное, здоровенная…» — слова «розовая корова» все же не были сказаны вслух, поскольку крупный знаток французского кино, как уже говорилось, обладал манерами английского джентльмена.

XII

— Прекратим разговор, Мати! Не стоит обсуждать это…

В голосе Марет прозвучала резкая нотка, даже некие интонации городской окраины — маленькие девочки из бараков Копли с детства умели защищаться. Ее голос причинял боль, как удар хлыста. Но из-за этой вульгарной интонации Марет не стала менее любимой, она стала только менее близкой.

— Марет, это ни к чему не приведет… Брось это!.. Я тебя прощаю. — У Мати пересохло во рту. — Все совершенно ничего…

— Совершенно ничего?

Мати нажал явно не на ту клавишу. Марет часто моргала, словно свет вдруг стал слишком ярким.

Она и не пытается что-либо отрицать. Она даже гордится.

Рано утром Мати столкнулся в коридоре с Картулем, он выходил из комнаты Марет. Довольный, что-то насвистывая, шаркая шлепанцами. Он был похож на старого кота, которому удалось полакомиться в кладовке. Тогда Мати и в голову не пришло ничего такого. Он вежливо поздоровался с режиссером. Даже еще прическу поправил. Но, когда Мадис исчез с горизонта, Мати услышал приглушенный воркующий смех — Вероника совершенно неподвижно стояла на верхней лестничной площадке, руки в боки, и как-то странно смеялась. Так иногда во сне смеются статуи.

Мати целый день вертелся возле Марет, хотел поговорить. Но она словно избегала его. Только здесь, в вестибюле кафе, Мати наконец поймал ее. Чуть не силой усадил в кресло. А что толку?

— Неужели ты вправду?.. Он же в отцы тебе годится, — начал Мати короткими фразами.

На мгновение Марет потупилась, но тут же взяла себя в руки. Она не избегала взгляда Мати, глядя ему прямо в глаза, она сказала хрипловато:

— Ты этого не поймешь… Да и я не понимаю. — У Марет тоже не получались длинные фразы, но короткие она произносила внятно. Мати видел, что она не лжет. — У него какая-то власть… Я ничего не могу поделать. Прости меня и не думай, что это из-за роли. Все так думают… Да, я ничего не могу поделать.

Видимо, лучше бы Мати не задерживал Марет, однако он не мог ее отпустить. Задыхаясь и заикаясь, пытался он доказать бессмысленность этой любовной истории, но Марет ушла в себя. И вот теперь в ее голосе прозвучала резкая нотка.

— У нас могла бы быть… семья. Он на тебе не женится.

Опять вхолостую. В глазах Марет что-то блеснуло. Она смотрела не на Мати, а куда-то внутрь себя, взгляд ее ускользал, уходил в глубину, под выпуклый лоб. Бронированный лоб… Где ты, Марет? Ведь эти локти с ямочками твои такие же, как у твоей матери. Но сейчас здесь не ты, куда ты исчезла?