Среди пуль
Шрифт:
– Будет кровь?
– Небольшая. Зарезервировано необходимое количество коек в госпиталях и больницах. Заказано предполагаемое количество гробов. Определенное количество тюремных камер. Проведены переговоры с московским крематорием с расчетом на ночную смену. Все, как обычно, в пределах нормы.
– А что оппозиция? Она уступит без боя?
– Она обречена. Известны психологические характеристики лидеров. Их отношения между собой. Симпатии-антипатии. Известна их стойкость к стрессам, степень доверчивости, внушаемости. Готовность поверить блефу, способность впасть
– Забастовки? Массовые выступления народа?
– Только локальные. Мы локализуем процесс в Москве, не дадим ему распространиться в провинции. Информационная блокада, направленная пропаганда удержат Россию от массовых выступлений. Мы заручились поддержкой интеллигенции, представителей церкви. Журналисты уже сориентированы. Отсутствие связи с провинцией вынудит оппозицию прибегнуть к крайним мерам… Давление телевизионной пропаганды приведет ее в исступление. Психологи предсказывают действия всех оппозиционных лидеров. Мы промоделировали их поведение на компьютере.
– Вы можете ошибаться. Разумом всего не учтешь.
– Мы используем внеразумные силы. Мы сломаем их дух. Они будут размахивать знаменем Победы, призывать в союзники имена Жукова, Александра Матросова, Юрия Гагарина. А мы направим на них экстрасенсорный удар. Он превратит их красное знамя, их хоругви и транспаранты в труху. Мы используем новое, сконструированное нами духовное оружие, парализующее центры воли. Как видишь, оно уже приносит плоды.
Каретный посмотрел вокруг, где, казалось, невесомо плавали духи. Один из них, в образе неродившегося ребенка, с большой головой и неразвитым скрюченным телом, ударился о Белосельцева, лопнул, оросив пустырь каплями голубоватого света.
– Почему не берете Дом? Он беззащитен. Здесь хватило бы караульного взвода.
– Мы дадим им собраться. Красным, белым, монархистам, большевикам. Мы выманим всех. Представим их обществу в ужасающем свете, вынудим совершить нечто отталкивающее, а потом уничтожим. Народ станет нас благодарить, а церковь проклянет их с амвонов. Мы задумали великую чистку, соскоблим весь больной и прогнивший слой. Наши действия не имеют равных. Мы проводим операцию по исправлению русской истории. Гордись, что принимаешь в этом участие.
Они оба держали руки над костром и, казалось, оба клялись на верность, присягали друг другу. Сочетались огнем, туманом, ветреной ночью, в которой воплощался огромный таинственный план, суливший невиданные разрушения, неисчислимые страдания. И Белосельцев был встроен в этот план, содействовал страданиям и разрушениям.
– В чем моя роль? Что такое «инверсия»?
– Просто термин, не более. Ты будешь связью между ними и нами. Появляйся и там и здесь. Тебе не нужно добывать информацию, не нужно участвовать в активных мероприятиях. Ты – проводник, световод, по которому в обе стороны пойдут потоки энергии. У тебя особый склад, особая психика. После долгих проверок мы избрали тебя на роль ретранслятора.
– Я должен погибнуть?
– О чем ты! У нас будет долгая жизнь, может, она вообще не порвется… Завтра приходи по этому адресу, – Каретный извлек из портмоне визитную карточку, где было что-то написано. – Тебя пропустят, тебя там знают… Ну я, пожалуй, пойду. Что-то ломит плечо. Осколок схватил под Гератом, когда упал вертолет…
Он отошел от костра, вышел из света. Превратился в тень, в белесый сумрак. Оторвался от земли и поплыл – длинный, волнистый, наполненный болотным свечением. Вытянулся в ленту тумана, переплывая Горбатый мостик с фиолетовыми фонарями.
Белосельцев остался один на пустынной планете, потерявшей атмосферу и жизнь, с кратерами и рубцами от упавших метеоритов. Белая громада Дома с последними погасшими окнами казалась известковой горой, в которой, спрессованные, таились раковины, кости, оттиски стволов и животных. Это безлюдное, лишенное жизни пространство, населенное потусторонними духами, было полем боя. Он шел к нему долгие годы, через другие поля и сраженья, избегая смерти, чудом сохраняясь среди пожаров и взрывов, чтобы выйти на этот ночной пустырь. И пусть не придут сюда разгромленные армии, рассеянные толпы, испуганные вожди, он останется здесь и даст свой последний бой.
Он стал молиться, бессловесно, вкладывая в молитву не слова, не просьбы, а свою страстную одинокую любовь, благодарность Тому, кто поставил его здесь, обрек на последний бой за любимую землю, Тому, кто верит в его мужество и его стоицизм. И знаком того, что молитва его имела силу и власть, была услышана и взята на небо, явился едва различимый, расходящийся от его лица в высокое небо серебристый коридор, куда не смели залетать бесплотные духи, ударялись о невидимую стену, отплывали обратно.
Проходя мимо безлюдного, тусклого подъезда Дома Советов, Белосельцев увидел две быстрые тени. На свет из тумана вышли два человека, и Белосельцев их сразу узнал. Он не сомневался в их появлении. Красный Генерал, сутулый, руки в карманах плаща, в берете, горбоносый, усатый. И следом его бессменный охранник Морпех надвинулся на Белосельцева, надавил тяжелым плечом, когда тот встал на пути генерала.
– Я знал, что вы придете!.. Нет никого!.. Где люди? – Белосельцев торопился и путался, боялся того, как бы Красный Генерал не усмотрел в нем врага, не исчез в стеклянном подъезде дворца. – Вы должны меня помнить! Я был у вас месяц назад!
Красный Генерал всматривался в него настороженно. Морщил лоб, шевелил сердито усами. Быть может, он узнал его в сумрачном свете затуманенного фонаря. Угадал его смятение, его одинокий стоицизм.
– Вы спрашиваете, где люди? Вот они! – он кивнул на Морпеха. – И вы! Пока что все люди! – Он шагнул внутрь подъезда, показал одинокому охраннику пропуск: – Эти двое со мной!
И все трое они прошли в теплый пустынный холл, где было тепло и тускло, пахло сладкими пластмассами и лаками. Бесшумный лифт унес их вверх сквозь сонную громаду дворца.