Среди пуль
Шрифт:
В небольшом кабинете матовый плафон в потолке озарял стол, диван, несколько стульев, телефоны и большое окно, в котором, как глыбы черной слюды, застыла Москва-река, словно подсвеченная сосулька, висела в воздухе гостиница «Украина», и летели по мосту, как по трубочке, непрерывные пузырьки огней.
– Приготовь чай! – приказал Красный Генерал Морпеху, который поставил в угол баул с застежками. – Проверим, кто на посту!
Снял телефонную трубку, набрал номер. Подождал, вслушиваясь в гудки. Набрал другой номер, снова подождал, шевеля недовольно
– Руцкого и Хасбулатова, естественно, нету на месте. На дачи, видать, укатили. А у нас дач нету!
Он бросил трубку, расстегнул баул, стал выкладывать из него содержимое.
Здесь были буханка черного хлеба, батон колбасы, банка кофе, бутылка водки, теплый свитер, спортивный костюм, походная кружка, складной нож, мыло, паста, бритвенный прибор, какой-то журнал и домашние шлепанцы. Красный Генерал все это аккуратно раскладывал, проверял и разглядывал. И это было знакомо Белосельцеву. Так же и он снаряжался в свои военные походы и странствия. Складывал в баул нехитрый походный скарб. Кидал его то на полку вагона, то в угол военного кунга, то в корму транспортера.
– Что же мне благоверная теплые носки не положила! – с досадой сказал генерал, часть досады адресуя Морпеху, который успел принести стеклянный кувшин с водой, сунуть в него спираль кипятильника.
Красный Генерал снова снял трубку:
– Добрался нормально… Народу полно!.. Полки подошли!.. Вожди на трибунах! – говорил он кому-то едко-насмешливо, сердито морщил усы, не то успокаивал кого-то на другом конце провода, не то издевался над его легковерием. – Носки-то теплые забыли уложить! Они на комоде остались!
Он положил трубку, и лицо его было будто покрыто серой окалиной, и на лбу от забот и страданий пролегла новая борозда.
Белосельцев помнил их последнюю встречу на конгрессе ФНС, когда Красный Генерал держал на весу малиновое знамя с крестом. И смуглый восторженный серб целовал струящийся шелк. Помнил их первую встречу, мертвый «Буран» на стапелях и внезапную судорогу от ненависти, пробежавшую по лицу генерала. Та же судорога от невыносимой тоски и ненависти сотрясала не раз лицо самого Белосельцева.
Одна и та же тоска и ненависть привела их сюда, на холодный пустырь, и теперь Белосельцев хотел, чтобы Красный Генерал оставил его рядом с собой.
– Помните, я предлагал вам услуги, – Белосельцев сжал горячий стакан, который поставил перед ним Морпех. – У меня есть боевой опыт офицера разведки. Я бы мог создать подразделение спецназа, и теперь бы оно было здесь. Я бы мог добыть на складах оружие, и оно было бы здесь. Скажите мне откровенно – мы будем защищать Дом Советов? Его есть кому защищать? Велись ли переговоры с военными? На чьей стороне спецслужбы? Где лидеры оппозиции?
– Я не отвечаю за вождей оппозиции, – Красный Генерал громко отхлебывал чай, дул на кончики пальцев. – Может быть, завтра сюда придет миллион народа. Может быть, утром на защиту Дома прибудет десантный полк. Если нет, мы с вами и есть народ! Мы и есть тот десантный
Белосельцев был благодарен ему за ответ. Красный Генерал оставил его с собой. Втроем, каждый на своем месте, каждый у своего подъезда – лицом к реке, к пустырю, к проспекту они примут удар атакующих.
– У меня есть контакты с противником, – докладывал он Красному Генералу. – Есть доступ в их штаб, в их центр боевого управления!
Белосельцев боялся, что Красный Генерал ему не поверит. Или заподозрит в двойной игре. Или сочтет сумасшедшим. Ибо духи, витавшие над пустырем, камлание колдунов, убивших святого монаха, сонмища магов в каменных белых палатах – все это могло показаться безумием. Не имело связи с вооруженной борьбой и политикой. И все же Белосельцев, рискуя быть отвергнутым, рассказал о Каретном, о ловушке для оппозиции, об информационном и оккультном ударе. Генерал пил пустой рыжий чай с черными чаинками, напоминавшими вороний грай на осенней заре. Дул на пальцы. Смотрел на телефон, словно ожидал услышать звонок.
– Этот Дом – проклятое место! – сказал Красный Генерал. – Говорят, его построили на каком-то старом кладбище. Когда рыли котлован, повыкидывали все кости. Теперь покойники бродят вокруг Дома и хотят его разрушить.
Рука Красного Генерала, сжимавшая стакан, была в рубцах от ожогов. Пораженная кожа уходила в рукав рубахи. Белосельцев подумал, что под одеждой все генеральское тело покрыто коростой ожогов. Красный Генерал горел то ли в избе, то ли в танке, и теперь в каждой обновленной клетке хранилась давнишняя боль.
– Этот Дом – проклятый! Лопухам-депутатам подбросили дохлую селедку – идею о суверенитете России, и эти пельмени проголосовали и выперли Россию из Союза, подпилили главную опору страны! Здесь же лопухи-депутаты избрали Ельцина главой Парламента, проложили ему путь в президенты! Здесь же он забрался на танк и прохрипел свою пьяную речь, насмерть перепугав старичков-«гэкачепистов»! В этом чертовом здании ослы-депутаты проголосовали за Беловежский сговор, одобрили роспуск Союза! Эти же клецки наделили Ельцина чрезвычайными полномочиями, которыми тот воспользовался, чтобы разграбить страну и разогнать Парламент! А теперь мы должны защищать этих тварей с шерстяными ушами, класть наши головы, затыкать собой дыры, которые они прогрызли в монолите страны! И самое интересное, что мы добровольно станем это делать!
Лицо Красного Генерала, его зрачки, серые усы, губы, все его тело до кончиков пальцев, сжимавших стакан, начинало едва заметно дрожать. Словно в каждой обгорелой клетке проступала прежняя боль. Кожа начинала пузыриться, рубцы воспалились, и он с трудом удерживал себя от страшного крика.
Красный Генерал поставил стакан, чтобы не видна была дрожь. Потянулся к телефону, снял трубку.
– Что за черт! – Он ударил по рычажку. – Работает в режиме молчания! – Он покрутил диск. – Конец связи! Теперь нам осталась голубиная почта! К командующим округами сизарей посылать!