Срочно требуются седые человеческие волосы
Шрифт:
Он повернул назад и двинулся Армянским переулком.
..."Вот здесь мы катались на санках с горы"...
..."Сюда приходили две сестры, такие красивые, что я не только не решался заговорить с ними, но притворялся глухим, чтобы они не обращались ко мне"...
..."А вот здесь была церковь. И бабушка моего приятеля таскала нас сюда и заставляла целовать золотую ризу на каком-то сооружении, напоминавшем гроб. И мы целовали, хотя нам было очень противно и мутило от запаха ладана. Я догадывался, что надо чувстювать что-то другое, нежели тошноту и отвращение,
..."А этот высокий дом, когда я подымался к нему по Златоустинскому переулку, казался мне океанским пароходом: белым на синем фоне. Златоустинский не признавал ненастья, он всегда окунал дом в синеву и гнал ему навстречу облака. И дом плыл, - ведь когда плывут облака, все на земле обретает встречное движение"...
В сквере бывшего Дома культуры Армении, возле обелиска, толпа взрослых и детей окружила какую-то малую городскую невидаль. Гущин подошел, протиснулся внутрь сборища. Видимо, здесь прикармливали птиц: асфальт был усеян дробинками пшена, подсолнухами, конопляным семенем. Среди московских старожилов - воробьев - попадались незнакомые острохвостые птички с шоколадной спинкой и опаловым брюшком. Но не они собрали эту взволнованную, удивленную толпу. Обведенная почтительной пустотой, сидела большая птица, измазавшая о закат свое серое оперение. Не розовая - розовеющая, птица принесла на каждом крыле по клочку небесной синевы. Она поводила кругом, с золотым райком глазом, дикая и неестественная гостья в каменном мешке города.
– Сойка!.. Сойка!..
– говорили дети.
– Сойка залетела в город! Не вспугните сойку!..
Но Гущин не поддавался обману.
"Наташа, - обращался он к птице, - зачем вы прилетели? Тут же опасно, Наташа!.."
Птица посмотрела на Гущина золотым и темным глазом, взмыла вверх и долго горела розовым и синим в перехвате солнечного луча.
...Над полигоном опускается парашютист. Белый зонт ворочается под ветром, тело парашютиста болтается как неживое. Вот он коснулся ногами земли, поросшей короткой, жесткой травой, упал, и его повлекло навстречу группе военных и штатских людей, идущих обочь поля по бетонированной дорожке. Среди этих людей находился и Гущин.
Приземлившийся парашютист в своем куполообразном шлеме и прозрачной маске не подает признаков жизни. К нему подходят люди, впереди огромный старик с массивным лицом и большими усеянными гречкой руками. На нем элегантный твидовый пиджак, ослепительно белый воротничок туго сжимает морщинистую шею. Он приближается к парашютисту, распростертому на земле, берет его руку с растопыренными пальцами, затянутую в черную перчатку, и энергично встряхивает.
– Спасибо, дорогой товарищ!
– говорит он без тени юмора в глазах.
Какой-то человек в рабочем халате взваливает парашютиста на плечо и несет прочь, только теперь видно, что отважный парашютист - кукла, муляж.
– Сергей Иванович, - обращается роскошный старик к Гущину, подготовьте к понедельнику всю документацию.
– Вы довольны, шеф?
– радостно говорит Гущин.
– Четверка не подкачала?
– Ну, ну, плюньте через левое плечо, - проворчал шеф.
–
Окружающие засмеялись.
– Кого готовить, товарищ Главный?
– почтительно обратился к старику авиационный генерал.
– Булдакова и Верченко, как обычно...
...Гущин вернулся домой. Бросил портфель на диван, снял пиджак и кинул туда же. Вошла Марья Васильевна
– Ты дома?
– вяло улыбнулся Гущин.
– Откуда эта новая неприятная манера - удивляться тому, что я дома? Что ты хочешь этим сказать?
– Ей-Богу, ничего!
– искренне ответил Гущин.
– Тебе хочется, чтоб я ушла? Гущин неопределенно пожал плечами.
Марья Васильевна подошла, взяла за подбородок, повернула к себе его лицо.
– А ну, признавайся, что натворил?
– О чем ты?..
– Старого воробья на мякине не проведешь, - сказала она озабоченно и с проницательностью грешного человека добавила.
– Ты влюбился?
Гущин освободил подбородок и направился к книжной полке.
– Похоже на меня, - бросил устало.
– Не лги, не лги, у тебя не получается!
– с тем же странным торжеством продолжала она.
– Ты вернулся другим из Ленинграда Я сразу это почувствовала
– Да, - криво и принужденно усмехнулся Гущин.
– Я бросил пить и начал одеваться.
– Не-ет, не притворяйся! Хочешь, я скажу тебе, что с тобой сталось?.. Ты не вернулся из Ленинграда!
Гущин вздохнул, пораженный ее угадкой.
– Не хватало еще, чтобы ты начала ревновать меня. Видимо, мне суждено пройти все круги семейного ада
– Да уж, рая не жди!
– зловеще усмехнулась Марья Васильевна
– Ты вечером пойдешь куда-нибудь?
– Нет! Я же говорю: рая не жди. Ты мне очень интересен в роли влюбленного.
– Ты зря стараешься, - тяжело сказал Гущин, - не все в мире поддается опошлению.
– Ага!.. Признался!.. Ну, давай дальше. Чего ж ты?
– Слушай, я давно хотел тебя спросить: куда девалась Чистопрудная девчонка с огромными чистыми глазами?
– Какая девчонка?
– удивилась Марья Васильевна
– Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была... Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?
– Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом - куда девался молодой, смелый летчик... простой, доверчивый, искренний и главное - смелый, смелый! Он тоже умер?
– Да, - побледнев, сказал Гущин, - это ты его убила...
...Утро. Гущин идет на работу. Вид него измученный. Он приближается к Чистым прудам и вдруг видит... Наташу. Он остановился, как-будто наскочил на стену, и кинулся за ней вдогонку. Наташа то появлялась, то исчезала в толпе спешащих на работу людей, и порой Гущину казалось, что это обман зрения, вроде миража, он прекращал погоню. И тут же вновь видел ее стройную, легкую фигуру, короткое синее платье в горошек, загорелые ноги.