Срок для Бешеного
Шрифт:
Здесь покоится Федор Угрюмов… Путник, задумайся у его могилы: он был неплохим человеком… 16 июля 1987 года
ПОСЛЕ ПРИГОВОРА
— Скажите, вы хорошо себя чувствуете? — спросила Татьяна Андреевна, когда Савелий в сопровождении трех здоровенных охранников вошел в специальную комнату для встреч. На его руках были наручники.
— Нормально, — бесцветным голосом ответил он, продолжая стоять.
— Вы можете быть свободными! — бросила она конвоирам, но те нерешительно топтались на месте. — Я вас вызову, если нужда будет! —
Безропотно, словно робот, он опустился на стул, привинченный посреди комнаты. Татьяне Андреевне было искренне жаль его, но она старалась не показывать ему этого, боясь обидеть.
— Это вас после… — она не сразу нашла нужные слова, — после стычки с конвойными в наручниках держат? Савелий пожал плечами.
— Девять лет, конечно, громадный срок! — вздохнула она. — Но еще не все потеряно: я написала кассационную жалобу. Жаль, что вы не хотите этого сделать Пришлось все строить на эмоциях, а там в это мало верят: факты нужны. Одна зацепочка, правда, появилась…
Савелий чуть заметно усмехнулся, и это не прошло мимо внимания адвоката.
— Скажите, вы были знакомы с тем человеком, который занимал ваше место до прихода в кооператив?
— Нет! — быстро ответил он, и Татьяна Андреевна заметила, что его взволновал ее вопрос: он даже напрягся, чуть побледнел, сжимая пальцы в кулаки. — Какое отношение это имеет ко мне?
«Господи! Зачем она спрашивает о Варламове? Неужели что-то стало известно о нем? Нет, хватит им меня! Надо что-то говорить: отвести от Виктора! Но что?» Пауза затягивалась, и Савелий понимал, что любые слова, сказанные им сейчас, могут только навредить.
Но Татьяна Андреевна и сама почувствовала, что затронула ту тему, которая Савелию неприятна, и решила заговорить о другом:
— Не пойму я вас, Говорков! Что вы с собой творите? Всю жизнь ломаете!
— Она и так поломана, — шепотом отозвался он.
— Да что вы знаете о жизни? Поломана… Она встала и начала взволнованно ходить по комнате.
— Поверьте, на вашей Ларисе свет клином не сошелся! И тут она заметила в его глазах интерес. — Кого вы пытаетесь выгородить? Она же просто предала вас! Отказалась от вас!
Татьяна Андреевна намеренно выискивала слова побольнее, чтобы заставить Савелия разговориться, но понимала, что нельзя торопить его: снова замкнется, уйдет в свое безразличие. Остановившись перед зарешеченным окном, она стала молча наблюдать за голубями, сидевшими на крыше соседнего строения. Выпал первый снег, и было холодно. Комочками сидели птицы и казались неживыми, и только редкое мигание глаз опровергало это.
Вернувшись к столу, она села напротив и неожиданно тихо произнесла;
— Может, вы все придумали и никакой любви, никаких отношений между вами и не было?
Савелий наконец поднял глаза на своего адвоката, нахмурился.
— Когда приговор вступит в законную силу? — спросил он вдруг.
— Как только придет ответ на мою жалобу, — недоуменно ответила она и снова заметила в его глазах какое-то оживление,
— Вы можете выполнить мою просьбу?
— Все, что в моих силах, и даже больше, — не задумываясь,
— Только прошу исполнить тогда, когда приговор вступит в законную силу! Хорошо?
— Договорились? — нехотя согласилась она. — Слушаю вас.
— Вы можете побывать в моей квартире? — явно волнуясь, спросил Савелий.
— Если вы напишете заявление, в котором укажете вескую причину: допустим, взять какие-нибудь документы, то…
— Очень хорошо! — Он немного помолчал, как бы взвешивая все «за» и «против», затем кивнул на наручники. — Напишу?!
Татьяна Андреевна нажала кнопку, вделанную в стене, и тут же ворвались охранники.
— Все в порядке! — улыбнулась она. — Снимите наручники: осужденному нужно написать заявление! Они в нерешительности переглянулись.
— Под мою ответственность!
— Хорошо, — проговорил старший сержант и снял наручники с Савелия. — Мы здесь, за дверью! — многозначительно добавил он, и они вышли.
— Понапугал ты их, — укоризненно заметила она.
— Я и сам не помню, как все произошло! Замкнуло… Давайте бумагу!
Савелий подошел к столу и стоя написал заявление о том, что хочет иметь в своем деле все документы о своих специальностях.
— На кухне стоит холодильник… Внизу, под мотором, найдете фотопленку, проявленную… Очень прошу вас, отпечатайте с нее наиболее удачные кадры и принесите мне! Хорошо? А пленку… Пленку — сожгите! Хорошо? Вы сделаете это? — с надеждой посмотрел он на адвоката.
— Я попытаюсь.
— Но еще раз напоминаю: только после вступления приговора в законную силу…
ОДИН В ТАЙГЕ
Наметив впереди себя метрах в двадцати приметное дерево, Савелий, с трудом переставляя опухшие ноги, упрямо двигался к нему. Проклятое дерево! Казалось, оно не приближается, а ускользает от него, заманивая куда-то…
— Врешь! — шептал он. — Все равно дойду! До… берусь до тебя!
Савелий вдруг споткнулся, проскочил по инерции несколько метров и, вероятнее всего, упал бы, но успел ухватиться за ближайшее дерево.
— Сейчас… Сейчас, немного постою и пойду дальше… Сейчас.
Он провел языком по истрескавшимся губам, пытаясь смочить их, но во рту пересохло. Оттолкнувшись от дерева, в которое упирался, наметил очередную цель и поплелся вперед…
На этот раз злополучные метры дались гораздо труднее: несколько раз он падал, во, не позволяя себе и на минуту расслабиться, вновь поднимался и шел дальше. Уже несколько дней, как во рту не было ни крошки, и он совершенно обессилел от голода. Добравшись до очередной цели, Савелий свалился у дерева как подкошенный. В таком положении, не в силах повернуться, он пролежал около часа. Когда руки затекли настолько, что он перестал ощущать их, собрав все силы, перевернулся на спину. Через некоторое время руки стали двигаться, хотя их и противно покалывало. Тогда Савелий вытащил из кармана полиэтиленовый пакет и заглянул в него, чтобы лишний раз удостовериться в его девственной пустоте. С надеждой посмотрел в небо: погода стояла пасмурная, и вот-вот мог пойти дождь.