СССР: вернуться в детство 3
Шрифт:
'Лаврентий Палыч Берия
Не оправдал доверия…'
Поскольку от ЦК я была страшно далека, а об отставке Андропова никаких новостей не приходило, вечером я обратилась к бабушке за разъяснениями. И узнала, что темнота я дремучая! Товарищ Андропов — он же генеральный секретарь! А есть ещё не генеральный, а просто. И даже, вроде как, он такой может быть не один. А отстранили Лигачёва, и все говорят, что за сухой закон, а ещё — не точно, но ходят настойчивые слухи — за
Зато детская часть нашего большого семейства каникулы провела неунывающе. Как только закончились последние декабрьские уроки, к нам немедленно съехались все малолетние родственники, включая Наташку — снова две недели царил сплошной шалман, гулянья и валяния в сугробах до полнейшего облепления снеговыми комочками, когда цигейковые шубы покрываются такой горошковой снежной бронёй, лыжи, снежки, по вечерам — страшные истории… Наташка здорово сошлась с Иркой, да они и по возрасту совсем мало отличались, на несколько месяцев. И это было славно, что они подружились.
В выходные приезжали и взрослые, когда и с ночевой, сидели душевно. Хорошо, топчаны теперь запасные есть.
А пятнадцатого января в центральных газетах официально было объявлено о прекращении действия «сухого закона» во всех без исключения «подопытных» регионах. Эксперимент был признан неудачным. И слава Богу!
ПО РАСПИСАНИЮ
Страсти страстями, а «всякая животная» живёт по своему расписанию, и никуда из него (этого расписания) не выпрыгнешь.
Наши подросшие цыплята-леггорны (или уже не цыплята? Как называются куры-подростки, я ХЗ…) гуляли по «детскому» курятнику в составе девяноста семи штук. Да, девятнадцать отсеялись на первом этапе гонки. Не прошли конкурсный отбор, так сказать. Судя по гребешочкам, миф о тупоносых яйцах до некоторой степени себя оправдывает*, во всяком случае, курочек ходило заметно больше.
*Говорят, яичко
с острым носиком — петушок,
с тупым — курочка.
Одними несушками весь птичник забить мы не планировали, я так прикидывала остановиться где-то на шестидесяти примерно, из петушков отобрать самых красавцев, а лишних подрастить и на суп отправить.
В козлятнике прошло несколько первых запланированных свадеб.
У семидесяти пяти крольчих подрастало, страшно представить, шестьсот восемнадцать отпрысков! Сейчас их как раз пора было рассаживать по клеткам на откорм и, есть такое выражение, созревание шкурки.
В общем, шла нормальная хозяйственная жизнь.
В замечательной брошюрке, которую мне институт про цесарок прислал, имелась целая куча таблиц, в которых значились всякие забойные показатели на восьмидесятидневную цесарку. И вот эта цифра: в восьмидесятидневном возрасте — постоянно мелькала, из чего
Слишком большое цесарочное стадо оставлять я не хотела — уж слишком сильно, реально, оручие они. Покрутили мы с Вовой так и сяк, родственников к обсуждению привлекли — решили оставить на маточное стадо штук десять. Худо-бедно, уж сколько-то яиц они нам на расплод нанесут. А прочих зарубить сейчас. Главное было — пол определить. На мой вкус они были все совершенно одинаковые, что самки, что самцы. Все белые, пугливые и шалые. Смотрели мы на них, смотрели…
— Ну, не знаю, Вова, — сказала я, — или у нас все бабы, или уж все мужики. Чё они вообще неразличимые-то?
— Значит, пусть специалистка выясняет, — пожал плечами Вова, — мы ж ей, в конце концов, деньги платим.
Итак, незадолго перед старым новым годом мы насели на нашу ветеринаршу, и она отобрала нам всех цесарочьих мужиков (прям в жопки им заглядывала) и зелёнкой по спине пометила. Из семидесяти восьми орунов получилось аж сорок семь цесарей! Фигасе, гендерное неравенство! С другой стороны, мучиться сомнениями не придётся.
И тут… мне стало жалко резать цесарих. Можете себе представить? Собралась ведь сократить до десяти — нет, рука не поднялась.
— Да и пофиг! — говорю. — Пусть все бабы живут! А дембелей пробовать начнём.
Вовка, привыкший к периодически случающимся у меня внезапным сменам вектора, воспринял новость с титаническим спокойствием:
— Всех так всех, как скажешь.
Исходя из рекомендованной пропорции: на четырёх самочек один самец, я отобрала восемь самых крупных мужиков, а остальных отсадила в отдельный дембельский вольер.
Трёх мы зарубили к старому новому году — ощипанные выглядели они, честно скажем, страшно. Мясо тёмное, натурально как дичина. Тётя Валя сразу весело и нетолерантно обозвала голые цесарочьи тушки негритосками. Но суп получился — обалдеть просто! Вкуснятина, бульон насыщенный — правда, почти как дикое мясо. И ощипываются легче, чем куры.
— Но таких попробуй-ка продай, — с сомнением высказалась бабушка. — Скажут: курица своей смертью померла.
В этом была досадная правда. Народ у нас привык к определённому продукту, утятину-то, я от деревенских слышала, плохо берут, а утка всё же привычнее на слух, чем какая-то цесарка. Мы решили оставить пока для себя, для родни — а там, кто знает, вдруг сарафанное радио сработает? Царская птица, все дела…
Полиэтиленовые пакеты были в жутком дефиците, а если появлялись, стоили аж двадцать копеек за штучку, поэтому тушки цесарок сохраняли старым дедовским способом: обливали водой на морозе. На толстой плёнке дождаться, пока со всех сторон лёд схватится, чтоб мясо не вымораживалось — и в ларь в холодном сарае.
Ещё из мясного. Под старый же новый год нашим чуханчикам стукнуло уже по семь месяцев, и мы решили несколько штук, признанных наименее перспективными для размножения, пустить на мясо. К тому ж пока зима, с заморозкой никаких проблем не будет. Вова отбраковал шестерых, которым предстояло друг за другом отправиться на дембель*.