СССР: вернуться в детство 6

Войлошников Владимир

— А ночевать мы тоже там будем? — спросил кто-то.

— Нет-нет! — испугалась классная. — Ночуем дома, в субботу также утром выезжаем.

Мда, перспектива тащиться на колхозное поле и чего-то там собирать меня не особо вдохновляла. С другой стороны, это гораздо лучше, чем практикующаяся на первых курсах институтов и училищ высылка студентов в колхоз на целый месяц. Проживание в унылых бараках, все удобства на улице, питание баландой. Премного благодарны. Спасибо, если пьяные мелиораторы не явятся устраивать с вашими парнями разборки.

Или мелиораторши — с девчонками, что, пожалуй, существенно хуже.

— Оль! — Катька слегка толкнула меня локтем. — Ты чё возьмёшь?

— Да не знаю. Пирожков, наверное. Бабушка у меня стряпает, как пулемёт.

— Ага. Мы тогда яиц сварим, огурцов возьмём солёных и… посмотрим ещё, чё там мама скажет. Может, бутербродов сделаем.

Истинно, трудовой пикник намечается. Но про компьютер я с Сергеичем всё-таки поговорила. Обещал узнать.

09. И В ПОЛЯХ

КАРТОШКА

Оля

Пятница

Назавтра вся наша параллель собралась у входа в комбинат, наряженная по-колхозному — старые вытянутые мастерки, задрипанные штаны. У меня было с собой своё ведро (лёгкое, оцинкованное, на десять литров — а то знай ещё, какие там выдадут бадьи, таскаться с ними), пара копорулек, чтоб ногти не ломать, и рабочие перчатки. А ещё наколенники из старого туристического коврика, на резинках. Потому что я не люблю крючком на грядках стоять, мне уж лучше на коленках, а земля уже холодноватая, да и сыровато может быть.

В ведре у меня гордо возвышался кулёк с едой — пакет пирожков и термос с чаем, для меня более чем достаточно.

Подошли два автобуса, погрузили нас довольно плотно и потащились куда-то в сторону Пивоварихи. Выгрузились мы посреди чиста поля, учителя стоят, озираются — куда идти, чего копать? Тут подъехал дядька на мотоцикле с коляской и объявил, что мы не совсем туда приехали, а надо было во-о-он туда. Короче, всё с приключениями.

На месте нас ждала какая-то тётя, объявившая, что «по два человека на рядок!» И телегу нам обозначила тракторную, в которую, значицца, картошку надо сгружать. По полю, видимо, какая-то механизированная штука прошла, потому как рядки были здорово рыхлыми бугорками подкопаны. Уже хлеб!

Ромка с Катькой встал. А я как-то непроизвольно — тоже с Катькой. Не люблю я с незнакомыми.

— Я вам помогать буду.

— А если мы раньше других сделаем? — немножко испугалась Катька.

— Значит, кому-то поможем, — бодро возразила я. — Или нет. Всё равно никого по одному не осталось. Давай, мы с тобой копаем, а Ромка пусть вёдра таскает. Смотри, какая у меня есть дивная штука! — я предъявила Катьке копорульку: — Существенно снижает индивидуальные трудозатраты, отвечаю. Попробуешь?

— Ух ты! Как когти! — восхитилась Катька и тут же спохватилась: — А ты?

— А у меня ещё одна есть. Пошли, раньше сядем — раньше выйдем.

— В смысле?

— Ну, раньше закончим.

— А-а…

Не

вижу смысла описывать однообразный и довольно нудный труд. Мы три часа ковыряли землю русскую, болтая обо всякой ерунде. Я попутно размышляла о колхозах. Интересно, как они получают свои планы и почему с ними не справляются? Вот «семейники» всегда умудрялись иметь излишки — мне ли не знать, мы ж у них всё время их скупаем. То есть, они точно выполняют положенную им на их гектары норму. Сами, безо всяких «картошечников». И далее своими силами вырабатывают продукцию сверх назначенного плана. А что с колхозами не так?

И не надо говорить, что, мол, колхозники не хотят гробиться за копейки. Это у них в ежемесячно копейки, а по итогам года они, кроме натурального пая, ещё и премию от общей выработки получают, иной раз и поболее тысячи рублей на нос. Во всяком случае, в отдельных богатых хозяйствах Иркутской области годовые выплаты до трёх с половиной тысяч доходили. По советским меркам — огромные деньжищи!

Наиль вон, пока буровиком ездил, насмотрелся — все, кто хотел, машины имели. Председатели за дополнительные скважины иной раз норовили «копейками» с буровиками рассчитаться, которые никто из колхозников уже и брать не хотел. Не знаю уж, может, это север Иркутской области так зажиточно жил. Масло масляное, блин.

— Ты чего? — спросила Катька.

— Размышляю, приемлемо ли использовать в тексте формулировку «зажиточно жил», — честно ответила я.

— Ну, ты даёшь!

— А ты мне, кстати, так свои тетрадки и не принесла.

— Да мама сказала, неудобно.

— Вот ещё! Неудобно на потолке спать. Знаешь, почему?

— Почему?

— Одеяло падает всё время.

— Ха!

— А штаны через голову не одевают… — сказал подошедший Ромка.

— Потому что мелочь высыпается! — закончили мы хором.

— Обе-е-ед! — заголосила класснуха.

— Как её зовут, кстати? А то я так и не спросила.

— Антонина Петровна, — округлила глаза Катька.

— Да ты чё, как в песне?

— В какой песне?

— Ну, ты что! «Прощай, Антонина Петровна, неспетая песня моя!»* — пропела я. — Не слышала, что ли?

*Песня «Поручение»,

слова М. Матусовского,

музыка И. Дунаевского.

— Не-а.

— Ладно, после обеда спою. Мало ли, вдруг обидится.

Потом мы мыли руки из канистры, которую прихватил кто-то умный из учителей, и ели, рассевшись вокруг большой клетчатой клеёнки вместо стола — вскладчину. Потом, простите за подробности, искали с девчонками подходящие кусты, чтоб сходить по-маленькому. Как я люблю такое вот устройство жизни, слов нет. И ещё три часа ковыряли поле, пока грядки не закончились.

— Подозреваю, что сегодня я буду видеть во сне это бесконечное поле, — проворчала я.

— А у вас в хозяйстве разве не так? — спросила Катька.