Сталин. История и личность
Шрифт:
В статье подчеркивалось, что СССР быстро становится металлургической страной. Советская тяжелая промышленность создается темпами, намного превышающими те, которые считали возможными правые оппортунисты. Так же стремительно осуществляется коллективизация сельского хозяйства, самим ходом опровергая все доводы Бухарина, утверждавшего, что крестьянство не пожелает вступить в колхозы, что ускоренный темп коллективизации может вызвать среди них массовые недовольства и что самый подходящий путь утверждения социализма в деревне — создание кооперативных ассоциаций вместо коллективных хозяйств. В статье говорилось, что молодое, крупномасштабное общественное сельское хозяйство, формирование которого идет быстрее, чем создание крупной промышленности, имеет великую будущность и впоследствии сможет явить чудеса роста. Если ускоренная коллективизация будет продолжаться прежними темпами, через три года СССР станет одним из самых крупных в мире производителей зерна, а может быть, даже
Ключевым словом в этом сталинском «манифесте» является слово «перелом», означающее резкое изменение направления движения, поворотный пункт. Именно в этом значении употреблял слово «перелом» Ленин в своих работах 1917г. Он писал,- «Всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа. Если не назрел такой перелом, то настоящей революции произойти не может»1.
Во второй половине 1929 г. Россия действительно была страной, где наблюдался перелом. Однако смысл его был совершенно иной, чем тот, который вкладывал в данное понятие Ленин. Это не было ни движением крестьян, стремившихся изменить облик деревни, ни движением рабочих, желавших провести индустриализацию бешеными темпами. Вместо этого радикальные преобразования в жизни России осуществлялись в городах и селах представителями центральной власти на местах, которая в свою очередь находилась под административным давлением вышестоящих органов в Москве. Вторая революция началась сверху — в сталинском ЦК.
Даже тогда, когда преобразования шли уже полным ходом, никто так и не сделал официального заявления о свертывании политики нэпа. В июне 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) Сталин, напротив, подчеркнул, что идущее «наступление социализма по всему фронту» означает не ликвидацию нэпа, но лишь его «заключительную фазу».
Тем не менее нэповские времена уже проходили, превращаясь постепенно в воспоминания о периоде относительного благополучия и достатка. В городе нэпманы вытеснялись при помощи грабительских налогов. Многих арестовывали и даже подвергали пыткам, стараясь выведать, где скрыты золото, ценности, которыми они или владели в действительности, или должны были владеть, по мнению властей. Такие действия обосновывались тем, что государству требовались средства для ведения внешней торговли. Как и во времена «военного коммунизма», с февраля 1929 г. в городах вновь было введено нормированное распределение продовольствия. Ускоренными темпами шла индустриализация. В деревне же под боевым лозунгом «ликвидации кулачества как класса» развернулась массовая коллективизация. Происходили изменения и на демографической карте страны. В отдаленные районы депортировались огромные массы людей, а десятки тысяч человек, особенно молодежь, отправлялись по трудовой мобилизации на стройки Урала, Сибири и других отдаленных районов. Многие ехали туда по собственному желанию и даже с эшузиазмом. Другие просто вынуждены были ехать.
Одному иностранному журналисту, наблюдавшему все происходившее в Москве, это время казалось «русским железным веком»2, а обыкновенному человеку — просто «пятилеткой». Чаще всего, говоря о пятилетке, имеют в виду форсированную индустриализацию и всеобщую коллективизацию. Но это были основные события. Родовые муки перемен испытала вся социально-культурная система — государственная организация, управление экономикой, социальная структура, правосудие, образование, искусство, литература, быт. Подвергся изменению даже традиционный способ отсчета времени. Указом правительства на определенное время (с 25 мая по 27 ноября 1930 г.) ликвидировалась семидневная неделя. Вместо нее вводилась сплошная рабочая неделя, дни которой, не имея более названий, нумеровались цифрами от 1 до 5- На шестой день приходился выходной, устанавливаемый для каждой из рабочих смен в отдельности. Таким образом заводы и учреждения могли работать без перерыва. Такой рабочий график нарушал нормальную семейную жизнь советских людей. Более того, новый календарь, мешая посещать церковь, стал частью вновь ожившей антирелигиозной кампании, игравшей немалую роль в развернувшемся «наступлении по всему фронту».
Не только при помощи одной силы осуществлялась вторая революция, особенно на первом этапе. В конце 20-х годов на строительство новой Советской России было мобилизовано все; вспомнили и о еще теплившемся марксистском радикализме в партии и среди интеллигенции, и о необходимости революционного порыва молодежи и рабочего класса. В официальном языке той поры воскрес суровый дух времен «военного коммунизма». Так, приветствуя в апреле 1930 г. первый выпуск недавно открытой
Пресса пестрела такими выражениями, как «промышленный фронт», «битва за уголь», «красное наступление», «атака легкой кавалерии», «воинская дисциплина», «ударные отряды» и т. д. и т. п. Литература оказывалась «литературным фронтом», на котором писатели вступали в сражение с буржуазной культурой, защищая индустриализацию. Точно таким же образом использовались и другие интеллектуальные профессии. Писательские бригады по случаю Всесоюзного Дня ударника отправлялись на заводы и выступали в цехах перед рабочими. В «Литературной газете» открылась новая рубрика — «Писатели на фронтах социалистического соревнования», где печатались вдохновляющие на подвиг рассказы.
Незадолго до своей гибели Владимир Маяковский написал стихотворение «Марш ударных бригад». В нем были такие характерные строки: «Сегодня бейся, революционер, на баррикадах производства». Другое его стихотворение, «Марш времени» (из пьесы «Баня». — Примеч. ред.'), вдохновило Валентина Катаева посетить новый промышленный город на Урале — Магнитогорск. Результатом этой поездки явился роман «Время, вперед!», ставший гимном пятилетке. В нем рассказывалось об одном дне из жизни крупной промышленной стройки. Главный герой романа Маргулис, большевик, инженер-новатор, сталкивается с консервативно настроенным человеком, «пережитком» прежних времен, неким Налбандовым, пытавшимся помешать «рискованным экспериментам» и «варварской быстроте работы». Советские рабочие самоотверженно строят новый промышленный гигант, а выведенный в романе американский инженер-консультант только и думает о том, как бы урвать побольше денег. Путешествующий промышленник Рой Руп в испуге перед грандиозностью встающего в голой степи нового промышленного чуда вскрикивает: «Вавилон! Вавилон!». Тем временем строители социализма вдыхают свежий воздух, «дважды очищенный грозами революций».
Пятилетний план - тольно начало
Хотя пятилетний план был официально принят лишь весной 1929 г., его воплощение в жизнь началось уже с октября 1928 г. К разработке плана приступили еще в 1925 г. Несколько примерных вариантов было отвергнуто только из-за того, что их авторы, как говорилось в одной советской книге бО-х годов, «никак не могли уяснить себе, что речь идет не просто о развитии промышленности, а о великой индустриальной революции»4.
Отстаивая подобную позицию, Сталин опирался на поддержку таких своих верных соратников, как Куйбышев и Орджоникидзе, убежденных в необходимости ускоренной индустриализации. Но даже они испытывали в своей работе давление со стороны одержимого этой идеей генерального секретаря. Они и им подобные «флагманы индустриализации» оказывали нажим на нижестоящих руководителей, на тех, кто занимался непосредственной разработкой самого плана. С.Г. Стумилин, возглавлявший тогда в Госплане работу над проектом, говорил о таких людях, что они предпочитают скорее «стоять» за высокие темпы индустриализации, чем «сидеть» за низкие5. И это замечание не было простой шуткой. В апреле 1929 г. на XVI партконференции план был принят в так называемом оптимальном варианте. Другой, «отправной» вариант, отразивший весьма умеренную позицию плановиков-профессионалов, был отклонен и впоследствии заклеймен как «разрушительный», а его разработчики оказались в тюрьме.
Валериан Куйбышев, сменив в 1926 г. Дзержинского на посту председателя ВСНХ и став годом позже членом Политбюро, сыграл немалую роль в «проталкивании» оптимального варианта плана. Верно служа Сталину, он отверг все обвинения в сверхиндустриализации с преимущественным вниманием к отраслям, нацеленным на производство средств производства, и отклонил все возражения профессиональных экономистов, учитывавших в своих проектах реальную ситуацию. Отвергнув вместе со Сталиным попытки Бухарина защитить идею сбалансированного экономического роста, изложенную в статье «Записки экономиста», опубликованной в газете «Правда» от 20 сентября 1928 г., Куйбышев стал допоздна засиживаться в своем рабочем кабинете, тщетно пытаясь сбалансировать статистические данные пятилетки. В письме жене от 7 октября 1928 г. он писал-. «Вот что волновало меня вчера и сегодня-, баланса я свести не могу и, так как решительно не могу пойти на сокращение капитальных работ (сокращение темпа), придется брать на себя задачу почти непосильную в области снижения себестоимости»6. Итак, политика заняла командные высоты; экономика же начинала давать сбой, подчиняясь невыполнимым приказам.