Сталин. История и личность

Такер Роберт

В первые годы индустриализации в СССР в управлении крайне перенапряженной промышленностью было допущено множество ошибок, подчас вопиющих. Так, на новых заводах использовался труд неквалифицированных и нередко даже неграмотных рабочих, в большинстве своем недавних выходцев из деревни. В результате — массовая порча нового оборудования, которое в скором времени приходило в негодность. Руководители не имели технического образования, поэтому их низкая квалификация и некомпетентность приводили нередко к крупным авариям, в том числе и взрывам. Возможно, что имели место и отдельные факты вредительства со стороны лиц, враждебно относящихся к советской власти, — трудно, правда, привести точные доказательства этого. Однако о целенаправленной, преднамеренной вредительской политике, проводимой буржуазными специалистами, объединенными якобы в некую преступную группу, не могло быть и речи. Поэтому оказалось беспочвенным заявление о существовании контрреволюционного

заговора, поддерживаемого извне.

Имеются материалы, которые свидетельствуют о том, что Сталин, опираясь на помощь сотрудника северокавказского отделения ГПУ Е.Г. Евдокимова, принимал участие в подготовке процесса по Шахтинскому делу. Евдокимова — до революции просто-напросто уголовника, а после революции чекиста с большим послужным списком — Сталин знал лично. В конце 1927 г. он прибыл в Москву с донесением о вредительской преступной деятельности в г. Шахты. Однако тогдашний руководитель ОГПУ В.Р. Менжинский за недостатком убедительных свидетельств отказался проверять предоставленную ему информацию. Тогда Евдокимов обратился к Сталину и получил его поддержку. В результате делу был дан ход при личном содействии Сталина вопреки протестам главы правительства Рыкова и нового руководителя ВСНХ В. Куйбышева, которые опасались губительных экономических и политических последствий этой аферы²⁰. Под физическим и психологическим давлением арестованных заставили признаться в причастности к фиктивному преступному заговору. Позднее двое из осужденных, Боярышников и Миллер, встретившись в лагере с В. Шаламовым, рассказывали ему о применявшихся к ним способах давления. Это были «конвейер» (так назывался непрерывный допрос, на котором допрашиваемому не позволялось спать), длительное одиночное заключение, помещение в камеры с ледяным либо горячим полом²¹.

Когда подготовили все необходимые материалы, позаботились о том, чтобы зрелище было проведено по всем правилам театрального искусства. Подсудимые, судьи, государственный обвинитель Н. Крыленко и его помощники, стенографисты, охрана со штыками наголо находились на освещенном особым образом высоком помосте, напоминающем сцену²². Председательствующим судьей был умный, ловкий и хитрый юрист А.Я. Вышинский. Надо отметить, что старые большевики не питали доверия к этому человеку. Они помнили о его меньшевистском прошлом и о том, как он, будучи в 1917 г. во главе жандармерии одного из районов Москвы, отдал в июле приказ об аресте большевиков²³. Сталин впервые встретился с Вышинским (который был на три года моложе его) в 1907 г., во время своего заключения в Баку. Позднее политическая карьера Вышинского была обеспечена благодаря покровительству со стороны Сталина. В 20-е годы Вышинский занимал пост ректора Московского университета. Поэтому Шахтинское дело, в котором он предпринимал все возможное для доказательства виновности подсудимых, стало его настоящим политическим дебютом. Вышинский использовал все свои способности для доказательства виновности подсудимых. В советской прессе этот показательный процесс получил широкую огласку. Его результаты таковы: 11 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания, а большинство других получили различные сроки тюремного заключения. Только несколько человек, включая и четырех немцев, не были осуждены. Из приговоренных к смерти одиннадцати человек шестеро были помилованы, но пятерых, ни в чем не повинных, все-таки расстреляли.

На этом первом показательном процессе сталинской эры лишь 10 из 53 подсудимых полностью признались во всех предъявленных им обвинениях и впутали в дело других. Пять человек признались только частично. Остальные отстаивали свою невиновность и отвергали все обвинения. Один из подсудимых на суде не присутствовал — по словам его адвоката, он в ходе следствия сошел с ума. На театрализованном процессе признания выбивались из подсудимых столь неумело и несовершенно, что даже просоветски настроенные иностранные журналисты без труда смогли понять, что на обвиняемых оказывалось грубое и бесчеловечное давление. Один из подсудимых попытался на суде отказаться от своего признания, заявив: «Я едва осознавал, что подписывал». Другой же, первоначально отвергший все предъявленные ему обвинения, объявил потом на суде, что он все-таки подписал признание. После этого заявления ему сделалось дурно, ибо его жена закричала из зала: «Коля, дорогой! Не лги! Не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!»²⁴.

Санкционируя действия, названные впоследствии «спецеедством», процесс сослужил хорошую службу политическим целям Сталина, заключавшимся в развязывании борьбы с правыми и их сторонниками, поддерживавшими связи со старой технической интеллигенцией. Однако еще одной целью было пробудить в советских людях страх перед войной, пытаясь убедить их в том, что враждебный капиталистический

мир уже приступил к интервенции — через внедрение в их ряды врагов, скрывающихся под маской верноподданных граждан. Сталин уже говорил об этом 8 апреля 1928 г., за несколько дней до открытия показательного процесса по Шахтинскому делу. Он охарактеризовал предполагаемый заговор как «экономическую контрреволюцию» и утверждал, что международный капитал, потерпев неудачу в военно-политической интервенции в годы Гражданской войны, пытается теперь с помощью различных групп контрреволюционных буржуазных специалистов осуществить «экономическую интервенцию». «Глупо было бы предположить, что международный капитал оставил нас в покое, — подчеркивал Сталин. — Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти»²⁵. И далее: «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту». Каков же вывод? Поспешить с осуществлением «революционной политики» при сохранении максимальной бдительности.

В этом показательном политическом процессе Сталин находил яркие примеры для внедрения в сознание советских людей идеи военной угрозы, не портя при этом отношений с иностранными государствами, так как рассчитывал получить от них необходимую помощь. Поэтому и оправдали трех немцев, проходивших по Шахтинскому делу. Позднее Сталин дал теоретическое обоснование своей театрализованной политике, заявив, что «капиталистическое окружение нельзя рассматривать как простое географическое понятие». Вывод из этого: враждебное окружение существует не только по ту сторону границы, но и внутри самой страны.

Еще одна возможность для разглагольствований о военной угрозе представилась Сталину на VI конгрессе Коммунистического Интернационала, открывшемся 11 июля 1928 г., т. е. спустя пять дней после окончания Шахтинского процесса, все в том же Колонном зале Дома Союзов. В работе конгресса принимали участие 500 делегатов от 58 партий из разных стран мира, однако наибольший вес и влияние имели русские. Заседания съезда вел Бухарин, сменивший Зиновьева на посту руководителя Коминтерна; он же выступал и с основным докладом. Кроме того, Бухарин был автором принятой на этом конгрессе новой программы Коминтерна, и на заключительном заседании его избрали председателем Исполнительного комитета.

Резкие разногласия наметились еще на дискуссии в Политбюро, предшествовавшей конгрессу Комийтерна. Тезисы и программы, заранее составленные Бухариным, возвещали наступление послевоенного третьего периода, которому предшествовали революционный период 1918-1923 гг. и пришедший ему на смену период относительной стабилизации капитализма. С этой концепцией Сталин соглашался. Разногласие же состояло в следующем: в отличие от Сталина Бухарин не считал, что наступивший третий период будет периодом все более усиливающегося расшатывания капиталистической стабилизации. Сталин же полагал, что третий период будет характеризоваться обострением внутрикапиталистических антагонизмов, ведущим к новым войнам²⁶. Эта точка зрения была отражена должным образом и в новой программе Коминтерна, в которой говорилось, что третий период «неизбежно ведет к новой эпохе войн между империалистическими государствами». В соответствии с этим делались и политические выводы. Коминтерн совершил сдвиг влево. Коммунисты должны были развернуть борьбу против социал-демократов как «главной опасности».

Некоторые иностранные делегаты были озадачены настойчивостью, с которой говорилось о военной угрозе, ибо в то время ни о какой войне речи быть не могло. Бертран Вольф, представитель американской компартии, был одним из них. Он никак не мог представить себе ту военную угрозу, о существовании которой так настойчиво говорил в своем докладе Бухарин. Перед самым отъездом из Москвы несколько сбитый с толку Вольф попытался встретиться с Бухариным, желая обсудить с ним мучающий его вопрос. Однако он так и не смог остаться с ним наедине даже на десять минут²⁷

Бертран Вольф тогда еще не знал, что Бухарин, испытывая отчаяние перед закулисными действиями Сталина, предпринял один очень рискованный политический шаг. Он установил контакт с Каменевым, который незадолго до этого был исключен из партии и жил в одном из подмосковных городов. Вызвав Каменева в Москву, Бухарин 8, 11 и 12 июля 1928 г. тайно встретился с ним. Бухарин сообщил Каменеву, что у него и двух других членов Политбюро — Томского и Рыкова — серьезные разногласия со Сталиным. «Разногласия между нами и Сталиным, — подчеркивал он, — во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с вами». В отношении прошедшего конгресса Коминтерна Бухарин сказал следующее: «Сталин во многих местах испортил мне программу. Он снедаем страстным желанием стать признанным теоретиком. Он полагает, это единственное, что ему не хватает»²⁸.