Сталин. История и личность

Такер Роберт

Вполне типично и то, что произошло с Борисом Вахтиным, мужем писательницы Веры Пановой. Вахтин был ответственным редактором выходившей в Ростове газеты «Молот». В феврале 1935 г. его сняли с работы и исключили из партии за «троцкизм» — на разоблачительном партсобрании, где все друг друга разоблачали, выяснилось, что, еще будучи комсомольцем, он какое-то время примыкал к оппозиции. Друг помог ему устроиться простым рабочим. Спустя непродолжительное время за Вахтиным пришли — однажды ранним утром его арестовали на квартире и произвели обыск на глазах у испуганных матери, жены и детей. Многие недели Панова носила ему передачи, выстаивала длинные очереди у тюремного окошка. Иногда передачи принимали, иногда — нет. В очередях стояли несчастные женщины, на долю которых выпала та же участь. Из Ростова Вахтина перевезли в Москву, где следствие продолжилось. В середине лета стало известно, что его и некоторых других бывших ростовских коммунистов приговорили к десяти годам заключения в лагере на Соловецких островах. Панова, конечно, тоже лишилась работы (сняли

с работы и ее начальника за примиренчество, так как он из сострадания не увольнял ее целых пять дней). Семью нужно было кормить, Панова пыталась что-то писать и публиковать, уже не числясь на работе, но в местной газете появилась обличительная статья о писательнице. Ей оставалось забрать детей и скрыться в глубинке, в деревне — только благодаря этому ей удалось пережить время, когда «людей сметала проклятая метла опричнины»

Ходовым с начала 1935 г. стало слово «двурушник». Двурушники, маскировавшиеся партийными билетами, якобы вынашивали контрреволюционные замыслы и были настроены против партии. Еще их называли «враги в советских масках». Утверждалось, что Каменев и Зиновьев проявили себя самыми презренными двурушниками, когда в начале 30-х годов они отстаивали партийную линию, отрекаясь от своего прошлого оппозиционеров на XVII съезде, особенно когда они осмелились передать в «Правду» статьи о том, что смерть Кирова — невосполнимая утрата. Все это делалось только для того, чтобы скрыть свое гнусное заговорщическое нутро.

В советской стране есть двурушники, которые выглядят не только образцовыми гражданами и членами партии, но и приятными людьми, — это основная тема кинофильма «Партийный билет», снятого как раз в этот период студией «Мосфильм». Двурушник Павел устраивается работать на фабрику. Шпионской организации, с которой связан Павел, нужен партийный билет его жены Анны — без этого билета, надо полагать, дальнейшая шпионская деятельность невозможна. Павел крадет у жены партийный билет. Анну, ударницу и безупречную коммунистку, исключают из партии за утерю билета. В конце злодея Павла разоблачают и арестовывают. В «Правде» появилась хвалебная рецензия на этот фильм, в которой, помимо прочего, говорилось: «Это правдивая повесть о жизни, призыв к классовой бдительности: враг еще жив и не дремлет»¹⁷

В двурушничестве легко можно было обвинить тысячи рядовых членов партии, не говоря уже о видных бывших оппозиционерах. В 1929 г. большинство этих заблудших безоговорочно приняло генеральную линию партии и не жалело сил на фронтах пятилетки, но в старых протоколах партсобраний почти у каждого можно было найти отметку что он (или она) воздержался (или воздержалась) при голосовании по платформе оппозиции в 1923 г., а то и голосовал (голосовала) «за». Кто-то высказался вразрез с тем, что позже сказал товарищ Сталин. Тут уже дальнейшие подтверждения правоверности и успехи в работе не могли иметь никакого значения — человек становился «двурушником». А как мог он (или она) оградить себя от обвинения? Ведь, чем красноречивее человек выступал в последнее время в поддержку партийной линии, тем соответственно более он кривил душой, тем больше такой человек опасен. Неудивительно, что очень многие начали публично каяться, пытаясь хоть как-нибудь себя обезопасить.

Пусть в действительности не было контрреволюционных заговоров и никто не вынашивал планы покушения на Сталина, у него все же были основания думать о двурушниках: он не мог не понимать, что многие члены партии, громко прославляя Сталина, в душе не видели в нем подобного Ленину героического вождя, приведшего страну к социализму, каковым он сам себя считал и каковым его изображали средства массовой информации. Например, Евгения Гинзбург признается, что в начале 1935 г. у нее не было ни малейших сомнений в иравильности линии партии и за партию большевиков она не задумываясь отдала бы жизнь, но Сталина она «...не могла боготворить, как это уже входило в моду»¹⁸. Она и подобные ей оставались верны партии, но верности Сталину в их сердцах не было. Только в этом смысле они были «двурушниками», но для него этого было вполне достаточно.

В наибольшей степени такая двойственность была присуща бывшим революционерам, боровшимся с царизмом, членам Общества старых большевиков и Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Сомневаясь в том, что сложившийся к 30-м годам строй можно считать социалистическим, зная, что революционная биография Сталина отнюдь не безупречна и он вовсе не выдающийся революционер, наконец, ужасаясь фальсификации истории партии, начало которой положило его письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция», эти люди не могли считать Сталина достойным преемником Ленина¹⁹. Естественно, с точки зрения Сталина, эти общества и их отделения на местах были рассадниками двурушничества. В мае 1935 г., когда многие члены Общества старых большевиков были уже в тюрьмах и лагерях, вышло краткое постановление, подписанное просто «Центральный Комитет», о ликвидации этого общества (якобы по инициативе его членов) и создании ликвидационной комиссии, в состав которой вошли в числе прочих Ярославский, Шкирятов и Маленков. Комиссия должна была распорядиться имуществом общества и выдвинуть предложения о лучшем использовании его «печатной продукции»²⁰. Возможно, постановление вышло именно в это время потому, что Общество старых большевиков

будто бы собрало подписи под обращением в Политбюро с просьбой, памятуя слова Ленина «Пусть между вами не будет крови»²¹, не выносить смертных приговоров старым большевикам, таким, как Зиновьев и Каменев. Конечно, подобное обращение могло только ускорить неизбежную ликвидацию Общества старых большевиков в условиях наступавшей большой чистки.

Туманное упоминание о «лучшем использовании» литературных и прочих материалов Общества старых большевиков обретает особый смысл, если учесть, что они, равно как и материалы Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, представляли собой сокровищницу сведений из истории партии, которая теперь переписывалась по сталинским канонам. Как показывают материалы Смоленского партархива, по всей стране прокатилась волна гонений на книги — по распоряжениям Главлита из библиотек изымались сочинения Троцкого, Каменева и Зиновьева, а также иная «троцкистско-зиновь-евская контрреволюционная литература». Так, 21 июня 1935 г. в библиотеку им. Ленина в Смоленске пришло распоряжение об изъятии книг и брошюр, написанных А. Шляпниковым, Е. Преображенским, бывшим наркомом просвещения А. Луначарским и известным историком партии в. Невским. Последнего сняли с поста директора Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина и арестовали в начале 1935 г. за то, что он отказался подчиниться письменному распоряжению Сталина об изъятии из библиотеки большого количества политической литературы, сказав при этом: «Я не багажной камерой хранения заведую. Мне партия поручила хранить все это»²². Естественно, библиотечные работники были в замешательстве; приходилось запрашивать Главлит: что делать с антологиями марксизма, которые Ленин редактировал совместно с Зиновьевым? С собраниями сочинений Ленина под редакцией Каменева? С книгой Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» (в которой в числе главных вождей революции были представлены ныне разоблаченные изменники)? Или, если Троцкий поместил свою статью в каком-нибудь номере «Коммунистического Интернационала», нужно ли его изымать? Ответы на подобные вопросы, к сожалению, нам неизвестны²³.

В сущности, многочисленные «двурушники» были виновны не в преступных деяниях, а в том, что Джордж Оруэлл в своей знаменитой книге «1984» назвал «мыслепреступлением». Обвиняли их, однако, в принадлежности к тайным заговорщическим организациям, ставившим своей целью совершение террористических актов вроде убийства Кирова. Чем можно объяснить такой подход Сталина? Во-первых, он, очевидно, считал любые антисталинские разговоры равносильными фактической заговорщической деятельности. В чем, например, заключалась деятельность «Московского центра», на который возложили ответственность за убийство Кирова? Сторонники Каменева и Зиновьева по вечерам собирались на московской квартире у того или другого и вели частные политические разговоры, при этом иногда критиковали Сталина²⁴.

Во-вторых, сталинское представление о «двурушниках» как об антипартийных заговорщиках, вероятно, проистекало из его подсознательной склонности наделять врагов всем тем, что не вязалось со сложившимся в его сознании идеализированным образом Сталина, и за это их наказывать. Ведь террористический антипартийный заговор в советской стране действительно существовал — это был заговор Сталина. Именно к Сталину можно отнести гневное обличение врагов в передовой статье «Правды», озаглавленной «Презренные двурушники». «Не имея ничего за душой кроме злобы и ненависти к партии, к советской власти, Троцкий, Зиновьев, Каменев и их прихвостни сделали террор главным методом своей подлой деятельности и поступают при этом как иезуиты»²⁵.

Сталин, исполненный злобы против партии, особенно против некоторых партийных руководителей и старых большевиков, не приемлющих сталинские методы руководства, избрал своим главным методом террор сверху и обвинил в собственном антипартийном заговоре тех самых людей, кого он намеревался уничтожить как контрреволюционеров.

В мае 1935 г. Сталин обеспечил организационную основу своему заговору, негласно назначив «комиссию по государственной безопасности» для наблюдения за ходом чистки. Он сам стал во главе этой комиссии, в которую вошли также Ежов, Жданов, Шкирятов и Маленков. Комиссией был сформирован «политический отдел» в составе Поскребышева и Маленкова от ЦК, Агранова и Серова от НКВД, Шкирятова от КПК и Вышинского (сменившего Акулова на посту Генерального прокурора) от прокуратуры, целью которого была координация текущей работы по проведению чистки. Все это стало известно благодаря полковнику НКВД, участвовавшему в организации исполнительного структурного подразделения отдела и позже ставшему невозвращенцем. Возглавляемое Серовым и насчитывавшее свыше 150 работников, не считая обслуживающего персонала, подразделение делилось на группы, ответственные за различные отрасли промышленности, торговлю, образование, печать, партийные кадры и пр., имело представителей в республиканских и областных управлениях НКВД и оперативные группы в разных регионах страны. Поначалу работа заключалась главным образом в сборе информации (из архивов органов внутренних дел и партийных архивов) о лицах, в прошлом являвшихся оппозиционерами или так или иначе с последними связанных. Той же цели послужил большой объем материалов, собранных созданными в 1933 г. комиссиями по чистке партии (которые вскоре были распущены)²⁶.