Сталин. История и личность
Шрифт:
До визита во Владикавказ Сталин провел более недели в Баку, где его принимал Орджоникидзе. Во время первого посещения Закавказья после 1912 г. бывшему узнику Баиловской тюрьмы был оказан радушный прием. ЦК Коммунистической партии Азербайджана опубликовал заявление с такими проявлениями лести, которые не соответствовали обычаям большевиков того периода и, должно быть, отражали осознание Орджоникидзе наличие у гостя страстного желания быть признанным в качестве лидера. В заявлении, в частности, говорилось:
«К нам в Баку прибыл тов. Сталин, рабочий вождь исключительной самоотверженности, энергии и стойкости, единственный испытанный и всеми признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на Кавказе и на Востоке. ЦК АКП(б), зная скромность и нелюбовь т. Сталина к официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных собраний, связанных с его приездом. ЦК АКП(б) считает, что наилучшим приветствием, лучшей встречей, которые могут оказать наши партия, пролетарии Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской работы. Все за дружную, все за боевую работу, достойную закаленного пролетарского бойца т. Сталина — первого организатора и вождя бакинского пролетариата»79.
Будучи в Баку, Сталин провел рабочие встречи с местными партийными руководителями, а б ноября, накануне годовщины Октября, выступил
Сталин напомнил о том времени, когда 24-25 октября 1917 г. «маленькая группа большевиков, во главе с товарищем Лениным, имея в руках Петроградский Совет (он был тогда большевистским) и незначительную Красную гвардию, имея в своем распоряжении всего-навсего маленькую, не вполне еще сколоченную коммунистическую партию в 200-250 тысяч человек... сняв с власти представителей буржуазии, передала власть 2-му съезду Советов...». В тот момент, продолжал Сталин, многие смотрели на большевиков в лучшем случае как на чудаков, в худшем — как на агентов германского империализма. С тех пор, по его словам, революция прошла через первый период полного одиночества, второй период открытой войны с силами Антанты и затем вступила в третий период, когда ее не только признали, но и стали побаиваться. «И вот, — сказал Сталин, — за этот период Россия, пройдя огонь и бурю, выковалась в величайшую социалистическую державу мира». Некогда слабое правительство, располагавшее лишь малочисленной гвардией петроградских рабочих, теперь имеет в своем распоряжении многочисленную Красную Армию. Не вполне сформированная партия коммунистов превратилась в выкованную из стали 300-ты-сячную партию, которая одним мановением руки Центрального комитета может перестроить свои ряды и двинуться на врага. Партия, у которой три года назад на Западе были только небольшие группы сочувствующих, стала ядром международного социалистического движения в лице III Интернационала. А вождь II Интернационала господин Каутский был вынужден искать убежища от германской революции «в отсталом Тифлисе, у грузинских социал-духан-щиков». И равнодушные три года тому назад страны Востока теперь зашевелились, возникли освободительные движения против Антанты и империализма. Несомненно, заметил Сталин, дальнейший путь не из легких, но трудностей не следует бояться. Завершил он свое выступление следующими словами:
«Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать.- “Здесь я стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим миром, здесь, на этом рубеже я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока для того, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне бог истории”»80.
Мысли Сталина легко переключались с этого религиозного образа революционной России к взгляду на нее как на силу в мировой политике, защищающую собственные интересы обычными для великой державы средствами. Например, через три дня после выступления в Совете в частной беседе с бакинскими партийными лидерами он заявил: «Грузия сейчас в положении невесты, у которой много женихов — все с ней заигрывают, а она чванится. И мы с ней заигрываем, чтобы что-нибудь извлечь. Здесь Антанта хочет создать Союз против нас. Мы, конечно, Грузию на свою сторону не перетянем, но разложение в правительстве Грузии мы усилим и выдачей по капле нефти затормозим дело боевого союза между Грузией и Антантой. А потом факты покажут, как лучше»81. Вернувшись в Москву в конце ноября, Сталин начал интервью с сотрудником газеты «Правда» с такого описания значения данного региона, от которого загорелись бы глаза у доктора Хаусхофера, немецкого теоретика геополитики. Сталин, в частности, сказал: «Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог (Батум-Баку, Батум-Тавриз, Батум-Тавриз-Эрзерум). Все это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Черного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта, — в этом весь вопрос»82.
Можно не сомневаться, что Сталин не усматривал несоответствия между своим выступлением в Баку и интервью газете «Правда». Мистическое видение первого с геополитическим реализмом второго связывало его представление о России как о воплощении мировой социалистической революции и одновременно как о великом национальном государстве, которое и на международной арене ведет борьбу, по необходимости руководствуясь теми же соображениями, что и его противники.
– >г .-'Ю'} !Я?ЧОН
Примечательным в интервью газете «Правда» было и высказывание, которое давало ясно понять, что время передышки для грузинских меньшевиков подходило к концу. По словам Сталина, «Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как бакинской нефти, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во враждебные отношения с Советской Россией, — эта Грузия доживает ныне последние дни своей жизни». Предсказание приобрело особое значение на фоне только что происшедших или происходящих событий. Победа красных в Крыму над белой армией барона Врангеля, одержанная в середине ноября 1920 г., ознаменовала окончание Гражданской войны. В тот самый момент, когда Сталин произносил приведенные выше слова, шла полным ходом советизация Армении. В это же время (и, несомненно, с молчаливого согласия Сталина) Кавбюро стало настаивать на вооруженной акции против Грузии. В середине декабря Орджоникидзе, председательствовавший на заседании Бюро в Баку, на котором присутствовали представители 11-й армии, телеграфировал Ленину о том, что совещание приняло постановление «о немедленном оказании помощи трудящимся Грузии и установлении советской власти». Один из советских историков грузинского происхождения, комментируя в своем труде данное событие, заметил, что в постановлении «основное внимание было обращено не на внутренние условия немедленного взятия власти, а на XI армию»85. Ленин ответил, что такое решение в корне противоречит политике ЦК, что последствия могут быть катастрофическими и что он категорически требует отмены постановления, которое ни в коем случае нельзя претворять в жизнь. Через два дня, 17 декабря, пленум ЦК подтвердил «мирное направление» политики РСФСР на Кавказе. Давление с юга на ЦК затем ослабло, но не надолго. В начале января Орджоникидзе и Киров направили членам Центрального Комитета письмо, в котором продолжали настаивать на немедленной советизации Грузии. После этого следующий пленум вновь рассмотрел данный вопрос и решил, что для акции не созрели ни внутренние, ни внешние условия. Через неделю в дело на стороне Кавбюро вмешался Сталин.
Он хорошо рассчитал время для своего хода. Двадцатого января 1921 г. народный комиссар иностранных дел Чичерин послал Ленину подробное письмо с обвинениями в адрес правительства Жордания в нарушениях советско-грузинского договора. В письме утверждалось, что в Грузии назревал внутренний революционный кризис. Видевший документ Сталин использовал это обстоятельство,
На своем посту в Тифлисе Жордания явственно ощущал растущее в декабре и январе давление со стороны России. На основании информации из различных источников у него сложилось впечатление, что в Москве шла борьба между сторонниками и противниками войны. Во главе первых стояли Сталин и Троцкий, а вторых возглавлял Ленин. И Жордания пытался предотвратить вторжение с помощью уступок, совместимых с национальным суверенитетом страны85. Какого-то внутреннего революционного кризиса в действительности не существовало. И хотя среди армян приграничного райойа имели место спровоцированные волнения, правительство меньшевиков, благодаря политике земельной реформы, частичной национализации промышленности и насаждения грузинского национализма в области культуры, пользовалось у грузинского населения авторитетом. Но в финансовом и военном отношении правительство было слабым и не имело серьезной международной поддержки. И тем не менее плохо оснащенные и неумело руководимые вооруженные силы Грузии оказали сопротивление. Красной Армии понадобилось десять дней, чтобы с юга пересечь небольшую Грузию и занять Тифлис, а в западной ее части бои продолжались еще три недели86. Для грузинского «самоопределения» потребовалась полномасштабная вооруженная интервенция. Тем временем Москва стремилась замаскировать свою неблаговидную грузинскую операцию от международного сообщества (и одновременно от советского народа) и представить ее как всего-навсего вмешательство в армяно-грузинский конфликт, в процессе которого якобы и произошли внутренние революционные перемены. Ленин, выступая 28 февраля в Московском совете по поводу событий на Кавказе, сказал: «Столкновение Армении и Грузии не могло не волновать нас, и эти события привели к тому, что армяно-грузинская война перешла в восстание, в котором участвовала и некоторая часть русских войск. И кончилось тем, что замысел армянской буржуазии против нас, до сих пор по крайней мере, повернулся против них и повернулся так, что в Тифлисе, по последним сведениям, которые еще не проверены, оказалась советская власть»87
Ленина тревожила реакция грузин на советизацию, а также реакция международного социалистического движения на спектакль советского свержения социал-демократического правительства. Поэтому он требовал от своих товарищей осторожного обращения с поверженной Грузией. В беседе 9 февраля с Махарадзе, который готовился возглавить «революционный комитет», созданный в Грузии в качестве нового временного правительства, Ленин обратил внимание на мелкобуржуазный характер страны, на сильное влияние в ней меньшевиков, а также на то, что следовало действовать очень осторожно и не переносить механически опыт РСФСР на грузинскую землю88. В письме от 3 марта Ленин призывал Орджоникидзе искать приемлемого компромисса для блока с Жордания или подобными ему грузинскими меньшевиками, не высказывающими откровенной враждебности к мысли о советском строе в Грузии на известных условиях. Одновременно он просил грузинских коммунистов отказаться от «применения русского шаблона, а умело и гибко создавать своеобразную тактику, основанную на большей уступчивости всяческим мелкобуржуазным элементам»89. Предполагавшийся блок с Жордания не состоялся. Перед падением Тифлиса Жордания и его правительство выехали в западную Грузию и 17 марта на борту итальянского парохода отплыли за границу.
Вслед за вторгшимися войсками в Грузию хлынул поток советских гражданских чиновников. По предложению Сталина Оргбюро 27 февраля приняло решение без промедления мобилизовать партийцев для работы в Грузии. ВЧК и другие разные комиссариаты поступили аналогичным образом. Прежде чем прибыть на родину, Махарадзе 1 марта докладывал Ленину из Владикавказа: «Я уже вижу, что из разных “центров” и “главков” (Советской России) к нам уже летят бесчисленные “главно-” и “особоуполномоченные”, представители со сногсшибательными мандатами»90. Желая как-то сдержать поток устремившихся в южном направлении политических коммивояжеров (иначе не назовешь), Ленин ввел особую процедуру утверждения на высоком уровне всех командируемых в Грузию представителей комиссариатов. Кроме того, он неустанно требовал от своих коллег осторожного подхода к Закавказью. В письме от 14 апреля 1921 г. к коммунистам всех закавказских республик Ленин указывал на отсутствие опасности интервенции со стороны Антанты, на то, что кавказские республики являются крестьянскими в еще большей степени, чем Россия, что Кавказ мог бы наладить товарообмен и сотрудничество с капиталистическим Западом быстрее и легче России. Требовалось больше мягкости, осторожности, уступчивости по отношению к мелкой буржуазии, интеллигенции и крестьянству. Более медленный, более осторожный и более систематический, чем в РСФСР, переход к социализму был возможен и необходим91.
Однако сдержать силы, приведенные в движение при вторжении, было не так-то просто. Лобби кавказских большевиков, успешно оказавшее давление в пользу вмешательства в Грузии, теперь контролировало ситуацию. Их лидер Орджоникидзе и его ёггппепсе §п5е” Сталин не были расположены проявлять к своим сородичам и кавказцам вообще примирительное отношение, которого требовал Ленин. Возглавлявшееся Орджоникидзе Кавбюро обосновалось в Баку и взяло на себя всю полноту власти в Закавказье, проводя в регионе далеко не умеренную политику. Орджоникидзе был жестким администратором, стиль которого больше подходил к героическому времени «военного коммунизма», чем к начавшемуся периоду нэпа. Безусловно, определенные элементы в партийном руководстве всех трех закавказских республик были сторонниками осторожного и дифференцированного подхода, рекомендованного Лениным. Но при мощной поддержке руководителя Оргбюро Сталина Орджоникидзе сумел обеспечить избрание на местные ключевые посты своих доверенных лиц. Например, в августе 1921 г. в Баку на должность секретаря Азербайджанской коммунистической партии прислали Кирова. Грузинской коммунистической партией стал руководить Мамия Орахелашвили, один из наиболее изворотливых сторонников Орджоникидзе.