Сталин. История и личность

Такер Роберт

Следующее серьезное военное задание Сталина после Петрограда было связано с южным направлением, где войска генерала Деникина в сентябре-октябре 1919 г. заняли Курск, Воронеж и Орел и нацелились на Москву. Споры разгорелись вокруг стратегии контрнаступления против Деникина. Главком С.С. Каменев³⁷ отдавал предпочтение плану, предусматривавшему продвижение с юго-востока через донские степи. С июля Троцкий высказывался против плана Каменева и защищал план наступления в южном направлении на центральном участке фронта. В ответ на соответствующее послание Троцкого, Серебрякова и Лашевича Политбюро 6 сентября еще раз подтвердило план главкома. Однако уже 14 сентября ввиду дальнейших успехов Деникина Политбюро уполномочило Троцкого передать главкому новую директиву о необходимости освобождения Курска и продвижения через Харьков и Донецкий бассейн³⁸. Следовательно, когда Сталин 3 октября прибыл в Реввоенсовет Южного фронта, новый стратегический план уже действовал. Резервы сосредоточились для контрнаступления в направлении Курск-Харьков; решающим стал центральный участок Южного фронта. И хотя Сталин б сентября вместе с другими членами Политбюро поддержал главкома, а не Троцкого, он на месте оценил достоинства нового стратегического плана. Вместе с тем его встревожили признаки, свидетельствовавшие о стремлении главкома по-прежнему оказывать давление с юго-востока. И 15 ноября Сталин пишет Ленину, что «старый,

уже отметенный жизнью план ни в коем случае нельзя гальванизировать...». Поясняя, Сталин подчеркнул, что прежняя схема предусматривала наступление через враждебную казачью территорию, по бездорожью, в то время как при нанесении удара через Донецкий бассейн Красная Армия окажется в регионе с сочувствующим населением и хорошо развитой железнодорожной сетью³⁹. Поскольку на основании данного письма Сталину позднее приписали авторство победоносной стратегии против Деникина, необходимо напомнить, что до него те же самые аргументы тщетно приводил в Политбюро Троцкий.

В мае 1920 г. в связи с оккупацией Украины и овладением Киева польскими войсками маршала Пилсудского Сталина назначают членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта. После того как Красная Армия отразила нападение поляков, советскому руководству нужно было решить, продолжать ли контрнаступление на польской территории. Троцкий, поддержанный Дзержинским и Карлом Радеком (хорошо знавшим Польшу), высказался против похода на Варшаву, полагая, что такая операция могла бы иметь успех только в случае восстания рабочих в самой Польше, которое, однако, казалось маловероятным. Сталин также высказал свои опасения, но в конце концов вместе с большинством проголосовал в поддержку намерения Ленина через Польшу распахнуть дверь коммунистической революции в Европе⁴⁰. В начале июля части Красной Армии на Западном фронте во главе с выдающимся молодым военачальником, бывшим царским офицером, большевиком Михаилом Тухачевским, перешли в наступление и в середине августа оказались в предместьях Варшавы. Тем временем войска Юго-Западного фронта под командованием А.И. Егорова отказались от плана наступления в северо-западном направлении на Брест и Люблин, а двинулись на юго-запад к Львову, рассчитывая, что с захватом этого крупного центра в Галиции вспыхнет революция. Разрешение на изменение направления движения дал главком из Москвы. Известно, что Ленин был против этого, говоря: «Ну кто же на Варшаву ходит через Львов?»⁴¹.

Когда к концу июля стало ясно, что продвижение на Львов успеха не имеет, Политбюро 2 августа решило перебросить основные войсковые части Юго-Западного фронта, включая Конную армию Буденного, в район Бреста и Люблина (как и предусматривалось первоначальным планом), чтобы прикрыть опасно оголенный левый фланг Тухачевского. Оставшиеся части Юго-Западного фронта предполагалось передать вновь образованному Южному фронту, который противостоял сосредоточенным в Крыму войскам генерала Врангеля. Проинформированный Лениным Сталин не возражал против указанных выше директив, хотя в ответной телеграмме от 3 августа предостерег от сильной ломки органов управления и снабжения Юго-Западного фронта. В посланной на следующий день телеграмме он говорил (как оказалось, чересчур самонадеянно) об ослабленной войной Польше и о возможности разбить Врангеля в ближайшие дни⁴². Несмотря на то, что Сталин новые указания не оспаривал, тем не менее воинские части, которым было приказано двинуться на север, продолжали сражаться за Львов. Одиннадцатого августа главком Каменев направил еще одну директиву, требуя прекратить Львовскую операцию и немедленно передать ранее названные боевые соединения в распоряжение Тухачевского. Приказ о передаче боевых соединений подписал и командующий Юго-Западным фронтом Егоров, однако для того, чтобы он вступил в законную силу, требовалась подпись по крайней мере одного члена Реввоенсовета. Но Сталин, открыто демонстрируя неповиновение, отказался скрепить приказ своею подписью. Тринадцатого августа после повторного представления главнокомандующего и прямого вмешательства ЦК подписать приказ согласился другой член Реввоенсовета Юго-Западного фронта РИ. Берзин⁴³. Однако и после этого кавалерия Буденного (несомненно, по распоряжению Сталина) продолжала вести тяжелые бои в районе Львова. Семнадцатого августа Сталина отозвали в Москву. Когда же через несколько дней Конная армия наконец-то отправилась на помощь Западному фронту, спасти положение было уже нельзя. Нанеся удар по незащищенной территории между двумя фронтами, польская армия 16 августа перешла в контрнаступление, и войска Тухачевского стали отходить⁴⁴.

Поражение красных трудно объяснить лишь какой-нибудь одной причиной. И все же из трудов советских военных историков, опубликованных после смерти Сталина, видно, что его неповиновение явилось одним из существенных факторов. Исследования историков полностью подтвердили вывод Троцкого о том, что, считая взятие Львова важнее помощи при взятии Варшавы, Сталин «вел свою собственную войну»⁴⁵. Такого же мнения, по-видимому, придерживались в 20-е годы многие большевики. При обсуждении на закрытом заседании X съезда партии в 1921 г. причин поражения Сталин взвалил всю вину на И. Смилгу, главного политического комиссара Западного фронта. Не выполнив обещания взять Варшаву в определенный день, сказал Сталин, Смилга тем самым обманул ЦК. Протестуя, Троцкий заметил, что «обещание» Смилги в действительности было не более чем выражением надежды и не могло учитывать непредвиденные обстоятельства. Позднее Троцкий вспоминал: «Съезд с угрюмым недоброжелательством слушал угрюмого оратора с желтоватым отливом глаз; Сталин своей речью повредил только самому себе. Ни один голос не поддержал его»⁴⁶. В книге «Поход за Вислу», основанной на серии лекций, прочитанных в Военной академии РККА 7-10 февраля 1923 г., Тухачевский заявил: «Те усилия, которые были предприняты главным командованием для перегруппировки основной массы Юго-Западного фронта на люблинское направление, к сожалению, в силу целого ряда неожиданных причин успехом не увенчались и перегруппировка повисла в воздухе»⁴⁷ Так или иначе, данная точка зрения нашла выражение во многих произведениях советской военной литературы 20-х годов. В книге «Львов-Варшава», вышедшей в 1929 г. и имевшей целью оправдать командование Юго-Западного фронта, Егоров сетовал на то, что в совете -кой военной науке роковая по своим последствиям роль этого фронта считается безусловно доказанной. Но и он не отозвался положительно о деятельности Сталина в польскую кампанию.

Хотя в Гражданскую войну Сталин и приобрел ценный опыт в военной области, тем не менее в партии он не пользовался репутацией перво классного военного специалиста. Не принадлежал он и к главным организаторам Красной Армии и не обнаружил способностей выдающегося военного руководителя. Более того, Сталин представил достаточно доказательств наличия у него нежелательных личных качеств, которые упоминались в марте 1917 г., когда встал вопрос о его восстановлении в Русском бюро ЦК. Вражда Сталина к Троцкому стала непреложным фактом внутрипартийной политической жизни. Выезжая на фронт, он часто, бравируя своими полномочиями, действовал самочинно. Поведение Сталина в период польской кампании

показало, что ради удовлетворения своей потребности сыграть роль героя он был в состоянии пренебречь самыми насущными интересами партии. Порой он грешил приступами крайнего раздражения. Так, 20 февраля 1920 г., отвечая на просьбу Ленина в срочном порядке ускорить переброску двух дивизий на Кавказский фронт, он писал: «Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня... Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой»⁴⁸. Подобные инциденты неизбежно усиливали в руководящих партийных кругах впечатление о Сталине как о человеке с тяжелым характером.

С другой стороны, не было никаких сомнений относительно его приверженности делу партии, наличия у него природного таланта руководителя, сочетавшегося с проницательным умом и огромной работоспособностью. Несмотря на военные неудачи, он зарекомендовал себя на фронте сильным лидером, умеющим быстро оценить сложную ситуацию и предпринять решительные шаги. Когда, например, Совет обороны создал комиссию по вопросу о снабжении армии патронами, винтовками и пулеметами, возглавлявший ее Сталин уже через неделю смог доложить о результатах проделанной работы. Посланные в январе 1919 г. в Вятку для расследования причин сдачи Перми Сталин и Дзержинский в том же месяце вернулись с обстоятельным отчетом, в котором не только анализировалась ситуация на месте и намечались необходимые меры, но и содержались выводы, касавшиеся всего процесса становления советского государственного управления. В Вятке они обнаружили, что между правительственными учреждениями Москвы и этого губернского центра практически не существовало никакой связи, что в комитетах бедноты окрестных деревень верховодили те самые кулаки, с которыми эти комитеты должны были, по идее, бороться, что фактически все советские служащие в Вятке (4467 из 4766) — это бывшие царские чиновники. Сталин и Дзержинский предложили создать «контрольно-ревизионные комиссии» для расследования так называемых «недостатков механизма» народных комиссариатов и их отделов на местах, а также для обучения и передачи опыта строительства социалистического государства преимущественно молодым местным кадрам, показавшим себя честными, энергичными и преданными работниками⁴⁹.

Это предложение, как видно, было одобрено Лениным, желавшим привлечь лиц пролетарского происхождения, особенно женщин, в советскую инспекцию, которая бы стала своего рода школой подготовки служащих правительственного аппарата. Возможно, поэтому Сталин принял участие в планировании, реорганизации и расширении Народного комиссариата государственного контроля — ведомства, созданного в 1918 г. для надзора за деятельностью советских хозяйственных органов, исполнением распоряжений правительства в этой области и за расходованием денежных средств. Будучи председателем комиссии, Сталин в марте 1919 г. представил совнаркому проект перестройки этого учреждения и вскоре был назначен народным комиссаром той самой службы, которую он помогал преобразовывать. Одним из первых официальных актов Сталина в новой должности явилась публикация в газете «Известия» извещения о создания при комиссариате Центрального бюро жалоб и заявлений. Переименованное в 1920 г. в процессе дальнейшей реорганизации в народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции это учреждение приобрело известность под названием Рабкрин. Назначение Сталина на пост его руководителя свидетельствовало о значении, которое Ленин придавал данному органу, и о признании им сталинских способностей. Позднее ему представился случай открыто это подтвердить. На XI съезде партии, проходившем в начале 1922 г., Преображенский заявил, что многие руководящие партийные функционеры уделяют слишком много времени второстепенным административным обязанностям и, указывая в качестве примера на Сталина, спросил, в состоянии ли один человек работать сразу в двух комиссариатах и вдобавок выполнять ответственные партийные поручения. Признав, что подобная проблема действительно существует, Ленин, желая показать, что этого не избежать, сказал:

«Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомате, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это все политические вопросы!.. Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело. Где его разыскать? Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.

То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах»⁵⁰.

Для правильного понимания причин восхождения звезды Сталина в Гражданскую войну следует иметь в виду еще одно обстоятельство. В годы «военного коммунизма» грубая и властная манера Сталина вызывала в партийных кругах меньше возражений, чем в любое другое время. Тот «героический период Великой русской революции» (так позднее озаглавил свою книгу Лев Крицман) наложил глубокий отпечаток на стиль да и на сам дух большевизма.

Политическая культура большевистского движения была в определенной степени милитаризирована и стала еще авторитарнее. Воинственно-авторитарный тон заметен и в сочинениях Ленина того времени, причем несмотря на тот факт, что он завещал партии строить свои отношения с массами, используя преимущественно метод убеждения. Пролетарская диктатура нисколько не означает «киселеобразного состояния пролетарской власти», писал Ленин в 1918 г. По его словам, всякая великая революция, а социалистическая в особенности, немыслима без Гражданской войны и, следовательно, без жесткого принуждения. «Диктатура, — продолжал он, — есть железная власть, революционно смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо». Предоставление диктаторских полномочий отдельным лицам не следовало, по его мнению, считать чем-то противоречащим демократическим принципам советской власти, ибо «диктатура отдельных лиц очень часто была в истории революционных движений выразителем, носителем, проводником диктатуры революционных классов...». В заключение Ленин писал: «Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата»⁵¹. Совершенно очевидно, что в «железный» период революции существовала огромная нужда и проявлялась максимальная терпимость к способному комиссару с диктаторскими замашками, чье имя ассоциировалось со сталью.

И наконец, тот факт, что Сталину не удалось увенчать себя воинской славой на полях Гражданской войны, вполне уравновешивался его успехами в деле усиления собственного политического влияния в Советском правительстве. В отличие от Троцкого, который без остатка отдался делу строительства новой армии и вопросам ведения войны (и в ходе этой работы наступил не на одну из большевистских мозолей), Сталин сочетал военную деятельность с политической. То есть он в полной мере использовал преимущества специальных поездок на фронт и в тыл для восстановления старых и приобретения новых политических связей. Кое-кого, чьей дружбы искал Сталин, Троцкий озлобил своим резким, нетерпимым отношением⁵². Таким образом, эти годы явились периодом формирования сталинской фракции в партии. И если после войны слава Троцкого была большой, а власть маленькой, то у Сталина, наоборот, слава оказалась маленькой, но зато власть большой.