Сталинград
Шрифт:
Тревожные сообщения о подготовке русскими массированного наступления участились. 7 ноября немецкий офицер, находившийся в расположении 3-й румынской армии, передал, что румыны ожидают сильной атаки противника с применением танков не позднее чем через сутки. По сообщению офицера, удара следовало ожидать на участке Клетская-Распопинская. Ошибка румынских командиров состояла в том, что они ожидали атаки в ближайшие 24 часа, связывая наступление с годовщиной Октябрьской революции. Когда же ничего не произошло, все последующие предупреждения немцы стали расценивать как паникерство.
Генерал фон Рихтгофен, ознакомившись с данными авиаразведки, окончательно убедился в том, что русские готовят мощное наступление. Поэтому, когда Паулюс 11 ноября
14 ноября Рихтгофен делает в дневнике следующую запись: «Погода становится все хуже. Холодный туман вызывает обледенение крыльев. На Сталинградском фронте все спокойно. Наши самолеты успешно бомбят железнодорожные пути на восток от города – места дислокации пополнений и продовольственные склады русских. Истребители уничтожают советские части, направляющиеся к Дону».
Германские самолеты, бомбившие тылы Красной Армии, нанесли 5-й танковой армии за Доном большой урон.
Хрущев и Еременко едва не погибли, когда самолеты противника неожиданно появились над Светлым Яром, где советское начальство принимало делегацию из Узбекистана. Узбекские делегаты сопровождали эшелон с подарками для защитников Сталинграда. 37 вагонов были загружены вином, сигаретами, сушеными дынями, рисом, апельсинами, грушами и вяленым мясом.
Между Ставкой фюрера, штабом группы армий «Б» и штабом 6-й армии существовали серьезные разногласия в оценке сложившейся ситуации. Гитлер считал, что дела обстоят не так уж плохо, и ограничился распоряжением пополнить румынскую армию немецкими частями. Он рекомендовал также устроить минные поля, как будто не понимал, что ни боеприпасов, ни резервных частей попросту не осталось. Правда, в резерве еще находился 48-й танковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Фердинанд Хейм, бывший начальник штаба Паулюса. На бумаге корпус представлял собой серьезную силу: 14-я и 22-я танковые дивизии, 1-я румынская танковая дивизия, противотанковый батальон и моторизованный артиллерийский батальон. Однако при ближайшем рассмотрении корпус уже не производил столь грозного впечатления. В нем насчитывалось всего около сотни боеспособных танков.
Что касается 14-й танковой дивизии, то она была практически уничтожена еще в ходе уличных боев в Сталинграде. Даже не было смысла ее переформировывать. Румынские танковые части состояли из легких танков «Шкода», производимых в Чехословакии. В бою против русских Т-34 у них не было никаких шансов. 22-я танковая дивизия как резервное формирование не обеспечивалась горючим и простояла без движения так долго, что мыши соорудили себе норы внутри боевых машин. Зверьки перегрызли всю электропроводку, и танки, естественно, не могли быть немедленно отправлены в бой. Многие полки дивизии были разделены на части. Немецкие танкисты бродили как неприкаянные и выясняли у румынских коллег то одно, то другое. Чтобы успокоить румын, небольшие группы, состоящие, как правило, из двух танков и двух-трех противотанковых орудий, выезжали на «охоту за дикими гусями», то есть перемещались вдоль линии фронта с участка на участок, демонстрируя противнику «боевую мощь». Адъютант фюрера Николаус фон Белов позднее утверждал, что Гитлера неверно информировали о количестве боеспособных танков в этой дивизии. Но даже если это и так, Гитлер сам виноват в том, что штабисты не осмелились сообщить ему истинное положение вещей.
Южнее Сталинграда единственным резервом немцев, который мог бы оказать помощь 3-й румынской армии, была 29-я моторизованная пехотная дивизия. Но 10 ноября командир дивизии получил приказ быстро двигаться в расположение 3-й румынской армии в район Перелазовского. Поселок Перелазовский
Неустойчивая погода в первой половине ноября сильно затрудняла передвижения советских войск. Сильные морозы вдруг сменялись ледяным дождем, что, конечно, не способствовало быстрому продвижению вперед. К тому же многие русские части готовились к операции «Уран» в спешке, не были обеспечены зимней одеждой. Катастрофически не хватало рукавиц, шапок и даже портянок.
7 ноября, когда 81-я кавалерийская дивизия из 4-го кавалерийского корпуса пересекала калмыцкую степь южнее Сталинграда, четырнадцать человек, в основном узбеки и туркмены, у которых не было зимней одежды, умерли от переохлаждения. Хотя в этом случае диагноз «безответственность командиров» был бы точнее. Офицеры ехали впереди и не видели того, что происходит у них за спиной, пока продрогшие солдаты не попадали с лошадей. Бойцов положили на телеги, где они и замерзли до смерти. Животные тоже не выдерживали жуткого холода. Только в одном эскадроне за сутки погибло 35 лошадей.
Некоторые солдаты пытались увильнуть от предстоящих боев. В 93-й дивизии было отмечено семь случаев самострела и два – дезертирства. В Москву начальнику Главного политического управления Красной Армии Щербакову отправилась докладная: «Попытки предательства участились». Показателен такой факт: один член партии, стоя в карауле, прострелил себе левую руку. Что уж говорить о простых бойцах.
В Кремле царила нервозная обстановка. Жуков доложил Сталину, что начало операции «Уран» придется отложить на десять дней, до 19 ноября. Трудности с транспортом, нехватка тяжелых грузовиков не позволили в срок обеспечить ударные формирования горючим и боеприпасами. Сталин начал опасаться, что немцы узнают о готовящемся наступлении и примут надлежащие меры. Но другого выхода не было, и операцию пришлось перенести, Сталин приказал ежедневно докладывать в Ставку обо всех изменениях в расположении 6-й армии немцев и перемещениях противника. В целом советский лидер был уверен в успехе предстоящей операции. Сталин чувствовал, что на этот раз он наконец-то сможет взять реванш.
13 ноября Жуков и Василевский прилетели в Москву для доклада Сталину. Позже Жуков вспоминал: «Сталин, можно сказать, был доволен. Он не спеша попыхивал трубкой, поглаживал усы и выслушал нас не перебивая».
Накануне Сталинградской битвы разведка Красной Армии, проанализировав все сведения, сработала очень успешно. Своими достижениями разведчики как бы компенсировали все провалы и ошибки, допущенные ранее. Впрочем, многие огрехи были вызваны недоверием Сталина ко всякого рода точной информации. Особенно подозрительно он относился к разведданным[ 8 ].
8
Служить в разведке было опасно. 22 ноября, через три дня после начала великого наступления, начальник разведки 52-й армии был обвинен в распространении пораженческих и контрреволюционных настроений, а также в искажении информации о противнике. Теперь невозможно определить, был ли офицер действительно виновен в политических преступлениях или же он стал «козлом отпущения» и расплатился за ошибки вышестоящего лица.
Большая часть сведений добывалась путем захвата «языков», разведки боем и авиаразведки. Работа разведчиков в эфире тоже позволяла получать данные о противнике. Особенно хорошо разведка была поставлена в артиллерийских частях. Ракетчики поставляли генералу Воронову ценнейшую информацию о сосредоточении противника на важных участках фронта. Между тем саперы разведывали проходы в минных полях, установленных немцами. Главной проблемой тут был морозный туман, о котором и фон Рихтгофен вспоминал с таким раздражением.