Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
Шрифт:
Так в частях, в соединениях, армиях создаются этажи, на которых располагаются наши воины — детище народа, выполняющие общенародную задачу: разгром врага и освобождение нашей Родины. Наибольшие испытания выпадают людям, расположенным на нижних этажах. Практически выполнение задач боевой обстановки в основном зависит от них, хотя пребывают они в худших материально-бытовых условиях и имеют больше шансов погибнуть. И на возрастающих этажах шанс погибнуть не исключается, но находится в убывающей степени…
Приехал командир и собрал всех оставшихся командиров взводов и отделений. Объявил, что завтра выезжаем в новый район северо-западнее Песчанки, под Воропоново — ближе к месту боевых действий бригады.
Ну и морозище! Погрузку закончили еще глубокой ночью. Не спали. Всю ночь прогревали машины. Сами грелись в избах, сидя или стоя возле печи.
В полдень колонна наших машин тронулась. Сзади дымились кухни. Вдоль пути следования лежала разбитая военная техника врага и наша, замерзшие трупы немцев, лошади. Проезжали мимо еще одного вражеского аэродрома, где стояли с виду целые самолеты с белыми крестами. Под Соловьевом встретилась длиннющая колонна немецких военнопленных — плелись, обернутые в платках, в одеялах, полузамерзшие солдаты и офицеры гитлеровской армии. Сопровождали их наши воины в полушубках, валенках, шапках-ушанках — победители! Как мы ждали этого часа! Но конца еще нет. Немало жертв ожидает нас на этом пути. И врагу бы прекратить сопротивление. Уже никто не сомневался, что в ближайшие недели он будет полностью разбит. И враг наверняка это знает. Сдавался бы в плен. Сохранили б и свою жизнь. Зачем же так упорно сопротивляться? От отчаяния, предвидя гибель? От страха перед возмездием? Или от страха перед своими командирами? Им всем в листовках предлагалось капитулировать и гарантировали сохранить жизнь, медицинское обслуживание, возвращение в Германию по окончании войны. И они на это не пошли. Нацистской пропаганде удалось их околпачить фанатичной верой в своего фюрера, рейх, превосходство немецкой нации над другими народами. И подавляющее большинство нацистов предпочитает смерть плену.
Вскоре услышали отзвуки шедших впереди боев. Наши войска штурмовали Песчанку. Километрах в трех западнее ее в небольшом населенном пункте колонна остановилась. Время шло, и мы продолжали стоять в голой степи. Отзвуки боев то нарастали, то стихали. Мы на заснеженном поле. Из летучек стали вытаскивать обогревшихся воинов, и их заменяли с мороза другими. Обмен происходил каждые полтора-два часа, и таким образом каждому удавалось периодически согреваться. Более нахальным и бесстыдным удавалось просидеть в летучке больше времени, а то и всю ночь. Далеко за полночь приехал командир роты, нам стало известно, что располагаться будем на северной окраине Песчанки. Ее уже почти освободили от врага. Под утро мы войдем в нее и развернем наши мастерские. Бригада ведет бои на подступах к станции Воропоново. Противник оказывает упорное сопротивление. У нас значительные потери личного состава и техники — много подбитых танков и колесных машин. Их будут стягивать к нам для ремонта. Много работы у нашей группы технического обеспечения — ремонтируют машины непосредственно на поле боя. Под утро мы выехали колонной на Песчанку, обогнули ее с севера, так как враг еще оказывал там сопротивление, и двинулись в направлении станции Воропоново. Шли мимо бывших оборонительных рубежей противника, развороченной земли со снегом, нафаршированной разбитой техникой, замерзшими трупами, которых еще не успели подобрать. Преобладают трупы в темно-серых шинелях — трупы врага, хотя немало и в светло-серых и в полушубках.
Остановились в каком-то небольшом населенном пункте, не доезжая до станции Воропоново. Недавно выбили отсюда немцев — печи еще были теплые. Вскоре получили приказ развернуть здесь ремонтные мастерские. Медпункт занял место в небольшой однокомнатной пристройке к дому. Комната отапливалась плиткой, и она меня вполне устраивала. Мастерские расположились во дворах под открытым небом. Группа ремонтников с запасом запчастей на летучке и бортовой машине ушла в направлении Воропоново, в район боевых действий бригады.
В роте случилось чрезвычайное происшествие. Во время выгрузки боеприпасов одна машина
За станцию Воропоново шли очень упорные бои. Штурмовали ее многократно. Враг упорно оборонялся, здания были превращены в опорные пункты, и станция никак пока нам не давалась. Водитель привез меня к нашей группе технического обеспечения. И они нам показали, где находится медсанвзвод. Звуки невдалеке шедшего боя хорошо слышны были здесь. К этому тут привыкли. Побоище продолжалось круглосуточно, несколько затихало ночью, но не прекращалось. Нашел медсанвзвод среди скопления тыловых подразделений действующих здесь частей. Развернули отапливаемую палатку в одном дворике. Пострадавшего оставили в палатке для подбора группы на эвакуацию.
Попрощался с коллегами и поехал к своим — к группе технического обеспечения. Очень тепло меня встретили. В летучке устроил перевязочную. Были с мелкими травмами, с ссадинами, фурункулами и обморожениями в основном первой степени. В госпитализации не нуждались. Занимались восстановлением двух танков Т-34. Работал сварочный аппарат. Руководил этой работой старший воентехник Дрозд. Вместе с ним работали у танков Саркисян, Король и другие. Была приятная встреча с Сашей Цветковым. После разъезда 74-й километр и балки Елхи мы многим обязаны друг другу, симпатизировали и всегда были рады встрече. Сетовал, что не может ничем меня угостить. Предлагал трофейные часы, губную гармошку, но часы у меня были, а к музыке таланта не было, и я отказался. Побыл у них несколько часов и отправился в роту.
В комнатку медпункта зашел красноармеец-ремонтник и доложил, что ко мне приехали. Вслед за ним зашел военфельдшер Гомельский, бледный, испуганный. Меня удивил его приезд и вид. Гомельский отпустил красноармейца и тут же мне выпалил:
— Беда случилась. Я ранил бригврача Джатиева. Он тут, в машине, привез его. Что будем делать?
И я уставился, ошеломленный услышанным, еще не понимая, о чем он.
— Никто не должен знать об этом, — промолвил он.
— Он живой?
— Живой, конечно.
— Тяжелый?
— Не очень.
— Куда?
— Что куда?
— Ранил куда?
— В задницу.
— Куда?
— Рядом с крестцом.
— Зачем ты его сюда привез? Что мы тут ему сделаем? В какой-нибудь медсанбат надо было его везти или в госпиталь.
— Он так распорядился. Да мы к тебе и направлялись.
— Зачем?
— Об этом потом. Надо что-то делать.
— Снесем его сюда, — и я схватил носилки.
— Не надо носилок, в машине есть, пошли быстрее, замерз он там.
Я надел шапку, накинул шинель, и мы вышли на заснеженную сугробами улицу. Санитарную машину окружили наши красноармейцы, интересовались случившимся. Подошли к машине, открыли боковую дверь, поздоровался и осмотрелся. Джатиев лежал на нижних боковых носилках, животом вниз. Сверху был накрыт ватным конвертом. Я попросил водителя открыть задние двери, зашел в машину, расстегнул ремни носилок и попросил помочь вынести бригврача. Гомельский, убитый случившимся, отрешенный, шел сзади. Носилки с раненым поставили на пол, и я стал раздевать его, чтобы осмотреть.
— Повязка наложена?
— Да, — ответил Гомельский.
— Она сползла, — произнес, постанывая, Джатиев.
— Заменим.
Сняли шинель, подняли гимнастерку с нижним бельем, спустили штаны с окровавленными кальсонами. На крестце лежала пропитанная кровью марлевая повязка. Ножницами надрезал ее и снял. На правой ягодице, ближе к крестцу виднелась небольшая овальная ранка с запекшейся кровью, входное отверстие пулевого ранения, должно быть вошла в тело плашмя.