Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Я подлетаю почти вплотную, уровняв скорости. Никогда еще так близко в воздухе я не видел противника. Можно рассмотреть все особенности конструкции Ила. На такой дистанции и с таким интервалом мы и в паре не летаем. Русский больше не маневрирует, он просто старается уйти на свою территорию, а средств помешать ему – нет. А что, если правой плоскостью слегка стукнуть по его горизонтальному оперению, метал против фанеры. Только подумав о таране, я сразу же гоню мысль прочь, ведь последствия столкновения просчитать невозможно. В тот же момент русский делает рывок мне на встречу, и моя левая плоскость врезается в его хвостовое оперение. От удара самолет встряхивает, Ил-2 переходит в неуправляемое падение, а что с моей консолью, она повреждена на одну треть. Потеряв поток на левом крыле, «Эмиль» пытает
Я приземлился на фронте в расположении русской обороны почти на берег Кубани в районе городка Кропоткин. Увидев мою покорную позу, русские солдаты не лютовали, они больше кричали, чем применяли ко мне физическое насилие, и, наконец, схватив за грудки, поволокли на свой рубеж. Уже оказавшись в окопе, я заметил, что русские войска, явно малочисленны и лишены артиллерии или иного тяжелого вооружения. Меня взяла в плен пехота, имеющая уставший и потрепанный вид. Никто, даже подошедший молоденький офицер, интеллигентного вида, не говорил по-немецки. Этот командир выделил двух бойцов, судя по всему, чтобы сопроводить меня в тыл. Я стал уважать русских, еще чуть-чуть и начну признаваться им в любви, ведь мне пока сохраняют жизнь.
Насколько я знал обстановку, ближайшим русским тылом был Армавир, расстояние до которого было километров семьдесят. Никакого транспорта, включая гужевого, на позициях не было, идти пешком было нелепо. Меня еще раз обыскали, забрав полетную карту, связали руки и заставили сесть на дно окопа. Возможно, русские ждали прибытия своего начальства или транспорта с соседних позиций. Ко мне был приставлен один солдат средних лет, вооруженный винтовкой. Он сел напротив и начал сворачивать лист бумаги, поместив в него табак низкого качества. Не успел он сделать и двух затяжек, как относительную тишину порвал разорвавшийся в нескольких десятках метрах от окопа снаряд. Солдат выругался, затушил самокрутку и поднял голову из окопа. Вокруг все пришло в движение. Русские бросились на позиции, я попытался подняться, чтобы понять что происходит, но, получив удар по спине прикладом от своего конвойного, рухнул на дно окопа, поняв, что самое лучшее для меня – это сделать вид, что меня вообще нет в природе. Окопы подверглись пушечному обстрелу, судя по звуку выстрелов и разрывам, огонь вели наши танки, русские открыли встречный огонь из ружей и единственного пулемета, изредка бахало их противотанковое ружье.
В какой-то момент, находившейся ближе всего ко мне, тот самый солдат, огревший меня прикладом, вскрикнул и упал на дно окопа, на его лице зияла страшная осколочная рана. Мой страж убит. Используя появившуюся возможность, я поднялся и осторожно выглянул из окопа. Впереди в клубах пыли ползли танки, они двигались прямо на нас, на ходу ведя огонь из пушек. Мне хотелось пересчитать железных монстров, но свист пуль заставил вернуться в окоп. Рубеж обороны находился прямо перед рекой в нескольких километрах от города. Если бы русские заняли оборону за Кубанью, у них был бы шанс задержать танки естественными изгибами водной преграды, но они обороняли город, расположенный перед рекой и в такой ситуации шансов у них не было.
Русским было не до меня, я лег в окопе, прикрывшись телом своего охранника и пытаясь разыграть из себя мертвого. Сколько прошло времени не знаю, в результате боя противник отступил, а по окопам прошлись гусеницы наших танков шедших в направление Армавира. Страх, животный страх – вот что испытывал я в эти минуты, длившиеся столетиями!
Когда всякий шум стих, я долго лежал на траве, наслаждаясь теплым летним днем, пахнущим травами и речной водой. Надо мной сновали мелкие полевые птицы, только они нарушали блаженный покой, да еще стебелек, щекотавший мое пыльное грязное лицо. Войны больше не было. Боже, как хорошо жить на свете!
До войны я занимался историей. Как историку мне интересно, о чем думал Наполеон, создавая свою империю, или о чем думал Фридрих Барбаросса, или о чем думает наш Фюрер, но как человеку мне ближе и важнее знать, о чем думает простой германский солдат, в серой шинели или летнем кителе, проливающий кровь в окопах за Германию. Мысли, чувства, искания такого «серого» человека, составляющего массы таких же маленьких человечков воплощающих идеи великих выскочек мне более интересны, чем глобальные замыслы возвысившихся одиночек. Почему мы следуем за одними, но не поддерживаем других, что двигает мной, рядовым летчиков люфтваффе? Что завело меня в эти далекие от родины места? Долг? Честь? Стадное чувство или вера в идеалы? Но чьи это идеалы, мои? И еще. со старых времен, времен германцев и викингов, мужчины культивировали дух силы, дух охотника и воина – готовность к убийству ради цели. Звучит красиво. «победа или смерть!». Наверное, Вальхалла – рай для доблестных воинов стоит этого. Только есть один моральный аспект, так сказать, в свете идей двадцатого века. своей жизнью каждый может распоряжаться, как ему заблагорассудится, а вот, имеем ли мы право ради собственных целей забирать чужую жизнь?
После освобождения меня направили в штаб в Мариуполь. Сам Рихтгофен нашел пять минут для встречи с трижды возвратившимся из плена летчиком. Сбитые Илы мне не засчитали, и Железный Крест из рук барона я не получил, не утвердили пока мое представление, поданное Илефельдом.
Затем направили на аэродром Морозовская в двухстах километрах от Сталинграда на соединение со своими. Здесь румынская база. На аэродроме много самолетов. истребители, разведчики, бомбардировщики, санитары. Тут же штаб румынской авиации, сегодня видел их эскадренного генерала.
Пока поселились в местной избе по два человека, яиц, хлеба, картошки и даже местного меда вдоволь. Друзья рады встрече, у союзников есть белое вино, сегодня купил несколько бутылок для импровизированного банкета в честь моего возвращения. За столом вечером обсуждаем. куда кинут – на Сталинград или Кавказ, а может быть перебросят на север, по слухам там русские начали наступление в районе Ржева и Ильмени. Приятели утверждают, что большая часть люфтваффе сконцентрирована к западу от крепости Сталинград, особенно «Штуки». Сюда же стягивается пополнение. Людей достаточно, а вот техники не хватает, поэтому нам предстоит действовать аналогично румынам на устаревших «Эмилях». Хотя давно должны были отправить в тыл на перевооружение.
Через день получил самолет. Нас увеличили до полноценной эскадрильи. Наши «Эмили» продолжают обслуживаться силами румынского авиационного корпуса, работать будем под командованием «Дон», а может даже под Министерством авиации, но в составе Восьмого авиакорпуса 4-го флота. Значит на Сталинград!
Если верить нашей пропаганде, то на Кавказе захвачен Новороссийск и гора Эльбрус – сомнительное достижение захватывать гору. Наступление на Сталинград замедлилось, русские упорно сопротивляются, и похоже со спокойной рыбалкой придется повременить.
Как эскадрилью непосредственной поддержки наземных войск и с учетом специфики эксплуатируемой техники нас готовят к точечным ударам по артиллерийским зенитным установкам, доставляющим заградительным огнем много проблем остальной авиации.
Сегодня в 9.45 звеном при сопровождении двух звеньев румын из 7-й авиагруппы вылетели на бомбардировку войск противника в район Сталинграда. Взлетаю четвертым, приходится ждать, когда осядет пыль, поднятая предыдущими самолетами. Для Мессершмитта каждый взлет с плохого аэродрома, да еще с бомбовой нагрузкой превращается в «русскую рулетку».