Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Я очнулся в какой-то избе оттого, что меня усиленно поливали из ведра нехолодной и вонючей водой. Голова страшно болела, каждое движение вызывало тягучую дурманящую боль, она пересиливала ломоту от побоев во всем теле. В избе находилось несколько военных. Один из них пытался говорить со мной на-немецком. Или он плохо говорил с сильным акцентом, или я утратил способность связно понимать, но мне слышались лишь отдельные исковерканные слова. Видимо, ничего не добившись, офицеры в избе дали команду двум красноармейцем и те, схватив меня под руки, бросили в какой-то сарай. Я вновь провалился в темноту. Часов при мне не было, да и воспользоваться ими я все равно бы не догадался, находясь в полуобморочном состоянии. Через какое-то время я стал приходить в себя. Меня опять потащили на допрос. Их переводчик действительно говорил плохо, но им все же удалось добиться от меня номер части и аэродром базирования. Я вновь очутился в сарае на неопределенное
Меня вызвали в третий раз, теперь я мог идти сам, боль стала утихать, но самочувствие было мерзким, как после крепкого перепоя. Допрашивали все те же военные, среди них появился новый, в форме танкиста. Меня посадили в машину и в сопровождении нескольких человек и переводчика куда-то повезли. Мы ехали недолго. Еще издали в поле я увидел торчащий из земли хвост Мессершмитта, это был самолет моей группы, но не мой. Когда подъехали ближе, я узнал «Эмиль» Отто. Самолет был сбит в воздушном бою или зенитным огнем и врезался в землю носом, оставив небольшую воронку. В кабине находился изуродованный труп моего ведущего, череп был разбит об козырек кабины, изо рта вытекала уже застывшая струйка крови. Оказывается он погиб в тот же роковой для меня вылет. Я опознал своего товарища и подтвердил, что мы служили в одной эскадре. Мы вернулись назад и меня передали танкисту.
Что будет со мной, попытался я заговорить с переводчиком. Тот зло усмехнулся.
– Гитлер капут! Расстреляют у того самого, подбитого тобой, танка.
Меня довели до передовой. Как токовых окопов у русских здесь не было, все говорило о том, что их позиции временные и только бездействие вермахта, как и их собственное, держит шаткий паритет на этих холмистых равнинах Бессарабии. Меня ткнули дулом в спину, дав понять, что надо идти вперед. Со мной, пригибаясь, с оружием на перевес шел тот самый танкист и еще один боец. Впереди на склоне холма показался мой самолет. Он лежал на «животе» в том самом месте, где остановился после вынужденной посадки. Мы прошли его метрах в пятидесяти, красноармеец плюнул в сторону «Эмиля», выстрелив в самолет. Мы продолжили путь по нейтральной территории, далее стояло несколько поврежденных танков, среди которых находился один, удачно пораженный моей бомбой. Танк не был разворочен и казался почти целым, скорее всего – был поврежден двигатель, ударной волной порвало трак. Что произошло с экипажем, остался жив, или погиб в танке?
Мы дошли до подбитой машины, в то место, где захлебнулась атака русских, в нескольких сотнях метрах дальше были окопавшиеся румынские или немецкие части. Нас заметили, возможно, привлек выстрел по самолету или просто хорошо сработали наблюдатели. На мне была немецкая форма, достаточно изодранная, но еще узнаваемая. Неожиданно по нам застрочил пулемет, это был хорошо узнаваемый лязг МГ-34. Красноармейцы упали на землю, танкист был ранен, я бросился под днище танка, рассчитывая укрыться и от огня своих и от пули русских. Те замешкались, растерявшись, что делать в первую очередь. найти и застрелить меня, или тащить к своим раненого товарища. Их замешательство не могло длиться вечно, я попытался отползти как можно дальше, под второй танк, но враг, наверняка, и из положения лежа, в конце концов, сделал бы свое дело. В следующую минуту стрельба усилилась, я услышал крики «Ура! – это пошли в атаку немецкие пехотинцы, им навстречу, со стороны позиций противника послышались такие же возгласы – это русские пошли во встречную атаку. Я никогда не задумывался раннее, что и русские и немцы идя в атаку, кричат одинаковое «Ура!». А ведь это еще боевой клич викингов. «с нами Тор!» или нечто подобное.
Красноармеец, взвалив на плечи раненого танкиста, пригнувшись, бросился в сторону своих, я побежал к наступающим соотечественникам.
Штыковая атака, рукопашный бой – это вам не ссора толпы мальчишек. Когда в бой идет все. оружие, стреляющее в упор, приклады, ножи, лопаты, каски. Все смешивается в месиве раскроенных черепов и проткнутых тел, в кровавой пене и криках умирающих. Наши, отбив меня не стали продолжать бой, русские также отступили. Все закончилось, как и началось – перестрелкой с малой дистанции.
Я попал в расположение 54-армейского корпуса, откуда в сопровождении прибывшего на машине командира группы Клаузена был направлен в ближайший армейский госпиталь, а затем переправлен в Германию. У меня было сломано несколько ребер, но, главное, я оказался обладателем крепкого черепа, кости которого были целы. И хотя меня мучили периодические головные боли, после двух месяцев лечения я был допущен к полетам и направлен в свою часть.
Раньше я не воспринимал противника как живых людей! Да, я стрелял в них из пушек и пулеметов, сбрасывал им на головы бомбы, но русские были для меня чем-то, похожим на движущиеся мишени – безликие и далекие, теперь, у меня появился личный повод ненавидеть врага, желание поквитаться за себя, за Отто и других немцев.
Прибыл
16 октября я снова в деле, атакуем русский аэродром. Два бомбардировочных звена без истребителей сопровождения. Атака должна была получиться внезапной, поэтому вылетели, как только рассвело в 7.30 утра. Безоблачно, но чувствуется наступление осени, солнце встает поздно, сыро.
Под огнем ПВО, выбрав цели проштурмовали аэродром. Я избавился от бомб, сбросив их на пустую стоянку, в следующем заходе обстреляв одиночное зенитное орудие. Атака не была успешной, но испытывать судьбу я не стал. Звено легло на обратный курс, два «Эмиля» сильно дымили, даже находясь в другом самолете можно было понять, что их двигатели получили повреждения. Один так и не дотянул. Мой ведущий – лейтенант Гейхард, посадив самолет на вынужденную на территории занятой русскими. Мы попытались сделать круг над местом его посадки, но сильный огонь с земли исключил возможность спасения. Представляю, какой прием ждет его у русских!
19 октября с рассветом двумя бомбардировочными звеньями под прикрытием пары «Эмилей» пошли атаковать танки, прикрывающие отход русских колонн из района Сталино. На часах 8.15. Небо безоблачно, климат южной России достаточно мягок. После взлета, еще в районе аэродрома Мариуполь нас попыталась атаковать два ЛаГГ-3. Видимо это были русские асы. Пара прикрытия бросилась им наперерез, не успев занять выгодную позицию. Им удалось сбить один ЛаГГ, но второй русский последовательно вывел из строя оба истребителя. Увидев, что прикрытие пошло на вынужденную, командир группы скомандовал сбросить бомбы, предназначенные для танков и вступить в бой. Я единственный нарушил приказ и продолжил следование курсом на Сталино. Когда совместными действиями русский был сбит, кажется, его отправил на землю командир второго звена Брандт, мы опять собрались. Дальше шли без всяческого прикрытия. Пройдя город, мы заметили позиции противника, на которых действительно окопалось несколько танков, ведя огонь по нашим наступающим войскам. Бомба была только у меня, и по раздавшимся в радио возгласам похвалы я уложил ее прямехонько в танк, совсем как пикировщик. Это был мой второй танк!
Мы продолжили висеть над позициями неприятеля, делая заход за заходом под ураганным огнем с земли. Не знаю, удалось ли нам убить кого-нибудь из пехоты, но бронированным машинам огонь пулеметов и 20-мм пушек был просто неприятным градом с неба. Танки продолжали вести огонь, кроме того, что темно коптил от моего попадания. Наше нахождение над полем боя в течение продолжительного времени имело скорее психологическое значение в поддержку наступающих немецких и итальянских частей. Кроме танков противник имел в этом районе артиллерийский дивизион, именно с него и надо было начинать атаку, если бы мы вовремя вычислили позиции пушек. Зенитный огонь был такой интенсивный, что просто удивительно, что никто из нашей группы не был сбит. Красно-черные облачка разрывов то справа, то слева лопались вокруг самолетов. Один раз мой «Эмиль» сильно тряхнуло, сердце тоскливо екнуло – «это конец», но мне повезло. Признаться, так страшно мне не было даже в плену. Видимо командир группы испытывал такие же ощущения, поскольку он несколько раз связывался с землей, прося разрешения прекратить атаки из-за сильного зенитного противодействия. Наконец схитрив, сославшись на «жажду», хотя горючего вполне хватало, он получил разрешения следовать на аэродром. Выбирались поодиночке разными курсами, выйдя из-под обстрела, я облегченно вздохнул.