Сталинъюгенд
Шрифт:
– За это спасибо, но ведь приходишь среди ночи, уходишь чуть свет – ни понежиться, ни отдохнуть.
– Терпи, ответственное задание. Хаммер – интеллигент. У нас для него такого второго, как ты, сейчас под рукой нет. Вопрос, как дело пойдёт? Будет затягиваться – мы вас перетасуем. Тогда дам пару дней дома отлежаться. Об этом всё, больше не канючь, и смотри, если Хаммер взбрыкнёт – три шкуры спущу.
* * *
– Обвиняемый Реденс, мы внимательно проанализировали твои предыдущие показания. Складывается мнение не в твою пользу. Ты совсем не хочешь помочь органам госбезопасности.
–
– Вы преклонялись перед Гитлером.
– Это неправда. У нас ничего подобного в мыслях не было.
– Не препирайся. Это уже доказано следствием, и теперь наша задача – выяснить, кто вами руководил?
– Шахурин.
– Хватит. Какой Шахурин? Шахурина подучили. Отвечай – кто?
– Да что вы заладили: «Подучили, подучили»? Я об этом ничего не знаю! Я уже два месяца в тюрьме. Когда вы меня отпустите? Остальные уже в школу ходят.
– Не шуми, ты здесь по-прежнему не один. И никто вас пока выпускать не собирается.
– А товарищ Сталин знает, что вы меня арестовали?
– Ты это брось! Кому надо, тот знает.
– Я уверен, что Он не знает. Так же и с моим отцом – это вы подстроили, чтобы его арестовали, и наврали всё Иосифу Виссарионовичу. А сейчас хотите, используя меня, бросить тень ещё выше?
Услышав это, Влодзимирский похолодел – не от рассуждений юнца, а от того, как среагирует непредсказуемый товарищ Сталин на такое высказывание «племянника». Это надо было срочно довести до Меркулова, и генерал свернул допрос.
– Успокойтесь, Реденс. Мы разберёмся. Если не виноваты – выпустим. Ждите пока.
Лёня шёл в камеру и думал: «Вот кого они боятся, как огня. Сразу же, гад, на "вы" перешёл. Неужели мама не передала товарищу Сталину, что меня арестовали? А если её к нему не пустили, то Василий мог сказать или Светка? А вдруг он и вправду не знает?»
На эти вопросы ему никто не ответил.
Уже через час крамольные слова «племянника» донесли до Всеволода Николаевича. Услышав их пересказ от Влодзимирского, нарком насторожился, но виду не подал.
– Чего шум поднял? Этот Реденс – наглец, а ты панику сеешь.
– Так ведь все стенограммы Туда уходят.
– Ну и что. Мы выполняем Высшее указание и ничего сверх того не делаем. Ты напор, конечно, сбрось – у нас и без него хватает «свидетелей». Если надо, все подпишутся, и Реденс никуда не денется.
* * *
– …Что, гражданин Хмельницкий? Вижу, засиделся. Сам на допрос просишься. Ну, рассказывай.
– Гражданин следователь, Василий Иванович Румянцев мне ещё двадцать дней назад сказал, что больше вопросов у него нет. Я думал, меня домой отпустят. Сколько сидеть можно?
– Молодец, Хмельницкий, правильно действуешь. Тебя действительно пора выпускать, и к нам на работу принимать, вот хотя бы на моё место. Будешь за этим столом решать, кого сажать, а кого – наоборот.
– Да нет… я не то хотел сказать.
– Ладно. Ничего серьёзного против тебя мы не имеем, но есть сомнения, всем ли ты поделился со следствием –
– Это вы снова меня станете расспрашивать, кто Шахуриным руководил?
– Совершенно верно.
– Но я же не знаю!
– Все так говорили, а потом вспоминать начали. Теперь твоя очередь.
– Гражданин генерал-лейтенант, может, Володя с кем-то и вправду делился этой тайной, но не со мной. Я же не утверждаю, что такого человека не было, – я этого не знаю, и мне ничего про него неизвестно.
– Эту песню мы уже давно выучили наизусть – надоело, признаться. Вот что, Артём, раз уж сам напросился на свидание, ответь на такой вопрос: «Допускал ли ты, что у Шахурина был авторитет, который спровоцировал все его поступки»?
– До смерти Шахурина, я этого не допускал, а сейчас, когда вы мне глаза открыли, уже допускаю.
– Так вот, Артём Рафаилыч, сиди спокойно и жди: снимем мы вопросы по этому авторитету… если надо – предъявим его тепленьким, услышим ваше мнение по этому поводу и уже тогда решим твою судьбу. Ещё вопросы?
– Лев Емельянович, а никак нельзя хотя бы школьной программой позаниматься? А то время идёт…
– Когда в школу ходил, ты, по-моему, не так сильно к знаниям тянулся?
– Так здесь же скучно, мне даже учиться захотелось.
– Не переживай, наверстаешь, коли будешь правильно себя вести. Чтобы приободрить, скажу: скоро получишь передачу с тёплыми вещами и учебниками. Разрешение на это я уже дал.
– Как, с тёплыми вещами? Мне что, и зимой здесь сидеть?!
– Ну вот, хотел обрадовать, что дома о тебе помнят, а ты опять за своё.
* * *
Стояла середина сентября. Прошло почти два месяца со дня ареста восьми школьников. Следствие по делу Шахурина, парализовавшее всю другую работу трёх генерал-лейтенантов, можно было считать законченным. Общая картина представлялась наркому Меркулову ясной. Во-первых, «Четвёртая Империя» оказалась затеей волевого семиклассника Владимира Шахурина, осуществлённой под влиянием книг и фильмов, без прямого воздействия третьих лиц. Во-вторых, остальные участники рассматривали «организацию» как игру, и к кульминационным событиям уже начали ею тяготиться. В-третьих, двухмесячный арест – больше или меньше – надломил всех обвиняемых, и следствие считало, что теперь несложно добиться их согласия признать «настоящим» организатором преступления человека, названного госбезопасностью.
С этими выводами Меркулов пришёл к Берии.
– Лаврентий Павлович, нам осталось только услышать имя зачинщика, и недельки через две всё закончится. Как вы считаете, не пора ли докладывать товарищу Сталину? Думаю, Алексей Иванович Шахурин вскоре получит по заслугам за высокомерие в отношении ответственных работников органов.
– Ты за товарища Сталина не решай, кто получит по заслугам. Ты ещё ростом не вышел Его комбинации разгадывать. По-моему, Иосиф Виссарионович ясно сказал: «Мы за этим делом будем внимательно следить». Вот и жди команды Сверху, а хочешь высунуться раньше срока – говори сразу: мол, это моя инициатива, товарищ Сталин.