Сталинъюгенд
Шрифт:
Делиться этими мыслями Анастас Микоян не позволял себе ни с кем. Даже с женой.
* * *
Всеволод Николаевич Меркулов пока ещё пребывал в безмятежном состоянии. Расследование провели по плану, составленному в соответствии с указанием Вождя. Нарком не сомневался, что, как только поступит Указание, уголовное дело быстро пополнится нужными свидетельствами, позволящими раскрыть заговор, подготовленный на самом высоком уровне. Вместе с бригадой следователей он мог в любую минуту предстать с отчётом перед Хозяином. Единственное, что смущало, – молчание Сталина. Но напоминать ему, не забыл ли тот о восьми арестантах, Меркулов и не помышлял.
* * *
А что же Иосиф Виссарионович? Неужели и он все эти месяцы только и думал, как же поступить с восемью школьниками, чтобы это отрицательно не отразилось на боеспособности Красной армии? Конечно, нет. Он был ежечасно и ежеминутно занят. Выигрыш летней кампании 1943 года, хотя и создал нерушимый задел для победы в войне, не позволял ещё пока расслабляться ни на секунду. И не потому, что война идёт до тех пор, пока оказывает сопротивление хотя бы один солдат противника, а вследствие того, что ему приходилось всё время просчитывать варианты дальнейшего развития событий на долгие годы как внутри страны, так и на внешнеполитической арене. Сталин доверял только своему мозгу и своей памяти, а в его феноменальной памяти ничего не растворялось бесследно, и о мальчишках он не забывал. Просто отмерил им столько, сколько отмерил, и время закруглить эту историю ещё не настало. Тем более что и сам он допускал возможность, пока дети сидят в тюрьме, при случае использовать их в стандартной разработке против высокопоставленного «врага народа».
В результате уголовное дело № 17371/43-ОВ попало в вакуум или, говоря тюремным языком – «в отстойник». Ребят ещё по нескольку раз исправно таскали на допросы, но делалось это скорее по инерции – ведь уже после продления Горшениным срока содержания под стражей, Влодзимирский начал готовиться к вызову на ковёр. Следователи составили «Заключение» о результатах расследования с нейтральным текстом, по сути, предварительно согласованным с Меркуловым. Всё, связанное с тайной организацией, назвали «игрой», позорящей честь «советских детей». Указали на халатность Вано Микояна, передавшего оружие Владимиру Шахурину, что повлекло за собой тяжкие последствия. В выводах указали на несовершеннолетие обвиняемых, что по «закону» смягчало вину и разрешало закрыть уголовное дело. Однако Влодзимирский не говорил об этом прямо – меру запрашиваемого наказания предлагалось определить вышестоящей инстанции.
«Заключение» отдали наркому на согласование. Всеволод Николаевич прочёл его и спросил Влодзимирского:
– Если поступит конкретная команда, сколько тебе понадобится времени на получение другого, нужного, результата?
– Товарищ нарком, всё зависит от команды. Будет жёсткая – с приказом всех осудить на срок – я их за неделю доведу до кондиции, и новое «Заключение» напишем. А скажут, что от них требуется только дать показания против кого-то, а самих отпустить – повозимся чуть подольше.
– Непонятно сколько их ещё на поводке держать придётся. Ты особо не расхолаживайся и периодически поддерживай напряжение – цепляй иногда на допросы.
– Будет исполнено, товарищ комиссар первого ранга, но хочу заметить, что неизвестность тоже хорошее лекарство от строптивости – у арестованных стали появляться мысли, что сидеть им вечно.
– Не буду спорить. Ты в этих вопросах дока – вот и поступай по обстановке, но смотри, чтобы в любую минуту обеспечил готовность подследственных.
– Всеволод Николаевич, мы свою задачу выполним.
– Хорошо.
Когда Влодзимирский ушёл, Меркулов снова взял проект «Заключения» и взглянул на дату ареста. Через двадцать дней, 23 ноября предстояло брать у Горшенина ещё одно продление на содержание под стражей, однако время пока не поджимало, и он убрал бумагу в стол.
* * *
В тишине прошли пятнадцать дней, и проблема прокурора опять встала в полный рост. О том, чтобы запрашивать санкцию у Сталина, не могло быть и речи – Вождь готовился к отъезду на Тегеранскую конференцию и связывал свои интересы с органами только в плане личной безопасности в далёком путешествии.
«Неприятная ситуация – Горшенин опять отбрехнётся, и вновь придётся подставляться. Кто знает, как Хозяин потом среагирует на мою инициативу»? – Подумал Всеволод Николаевич и принял промежуточное решение – посоветоваться с Берией.
При следующем личном докладе нарком обрисовал оберчекисту положение дел и спросил, что необходимо предпринять.
Защищённый приказом Сталина «не лезть в это дело», Лаврентий Павлович скривил рот и брезгливо заметил:
– Дело находится в компетенции госбезопасности. Ты – нарком госбезопасности. Вот и разгребай. Хватит и твоего уровня закрыть вопрос у товарища Сталина, когда Он найдёт нужным дело закруглить, а с Горшениным решай сам, – отмахнулся от «императоров» Берия, перевалив ответственность на Меркулова.
«Вот сволочь, знает всё и даже не намекнёт», – кисло подумал нарком о шефе.
Оставшись один, оберчекист почувствовал себя неуютно – в голову лезли неприятные мысли: «Иосиф приказал мне не соваться. Лично я – в стороне. Мучиться будет Меркулов, но ведь возникни проблемы у Всеволода, косвенно это коснётся и меня – органы-то подо мной. Выйти, что ли, с этим вопросом наверх? Нет. Нельзя! За то, что лезу не в своё дело, можно такой щелчок по носу получить… да и не время до Тегерана этот вопрос поднимать».
Спустя сутки Меркулов получил у прокурора санкцию на продление содержания школьников под стражей ещё на два месяца, но Горшенин снова затребовал письменное распоряжения наркома.
* * *
Дни, проведённые мальчишками в заключении, уже давно превращались в недели, недели перетекали в месяцы, а счёт месяцев шёл к полугоду. Ребята попали под одну из самых изощрённых пыток – неизвестностью. За это время они, не сговариваясь, перечитали «Графа Монте-Кристо», и на ум каждому невольно приходило сравнение с «узником замка Иф». Став уже бывалыми арестантами, они приспособились к тюремным распорядкам и образу жизни. Следователи теперь редко беспокоили их, и у заговорщиков начали бессистемно меняться сокамерники. Кому-то везло, и попадался сосед, с которым получалось поиграть в сделанные из хлеба шашки или шахматы, а кто-то изнывал от скуки, спасаясь только чтением.
Эта «странная война», когда школьники как бы ужались до микроскопического размера и находились в самой дальней ячейке памяти Сталина, продолжалась почти полгода.
* * *
13 декабря перед Верховным отчитывались нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и посол Андрей Громыко. Речь шла о плане мероприятий, связанных с взаимодействием союзников при освобождении европейских государств от немецкой оккупации.
Свернув рот набок, бесцветный Громыко уже минут десять гундел и «акал» скрипучим голосом очевидные для Сталина прописные истины.